– Подождите меня здесь, – Вронская протянула таксисту купюру и, поглядев на освещенные окна студии, заспешила к подъезду.
Она набрала номер квартиры, но дверь не открывалась.
«Понятно, у художника гости. Или, может, он заработался до такой степени, что не слышит ничего. Со мной такое тоже пару раз было. Что же делать?» – думала Лика, снова и снова набирая номер квартиры.
Внезапно дверь распахнулась, и из нее, беззаботно подпевая плееру, вышел подросток с флегматичной овчаркой на поводке.
Придерживая дверь, Лика замахала рукой таксисту:
– Идите сюда! Помогите мне, пожалуйста!
Идти одной в мастерскую Михаила в свете последних событий Лике не хотелось.
Грузный мужчина нехотя вылез из-за руля желтой «Волги», закрыл дверь ключом, поправил сползающую на глаза кепку. По направлению к подъезду он успел сделать всего один шаг. Потом двор наполнился собачьим лаем и истошными криками.
– Там! Скорее! Лайма человека нашла! Он весь в крови! – подросток вцепился в рукав таксиста и потянул его в сторону кустов.
Лика побежала за ними и вскрикнула. Художник лежал на спине, его рука зажимала рану на шее, и густая черная кровь струилась между пальцами.
– «Скорую» вызовите! – Лика толкнула застывшего таксиста и упала перед Михаилом на колени. – Кто? Кто это сделал?
Глаза Михаила скользнули по Лике. Он узнал ее, во взгляде мелькнуло удивление, но потом веки опустились.
В горле стоит комок. Надо говорить с ним. Это поможет, должно помочь. Пусть не умирает. Он будет жить долго…
– Михаил, сейчас врачи приедут, – глотая слезы, Лика взяла художника за руку. – Помните, вы мне говорили, что видели свет и тепло. И что должны нести все это людям. Потерпите немного. Чуть-чуть потерпите.
Губы художника шевельнулись. Морщась от боли, он выдохнул:
– Эдвард Мунк…
Потом его пальцы в Ликиной руке дрогнули. Лика посмотрела на грудь художника и, закусив губу, отвернулась. Он больше не дышал.
Сирена «Скорой помощи» зажгла в ее сердце надежду, но ненадолго.
– Пульса нет. Кровопотеря огромная, – сказала девушка в белом халате. – Милицию вызовите.
– Эх, вот что оно значит – женщина на корабле, – заворчал таксист. – Сейчас на полночи здесь застряну. А план кто делать будет?..
Голос таксиста доносился до Лики как сквозь плотный туман. Она смотрела, как тело Сомова накрывают белой простыней, и все никак не могла поверить, что нет больше красивого бородача, угощавшего ее кофе…
4
Длинные полутемные сырые коридоры. Многочисленные лязгающие металлические решетки. Как непривычно скованным наручниками запястьям. Руки затекли, их покалывают иголки боли. Идти бы так вечно.
Молодой милиционер остановился у тяжелой стальной двери с решетчатым окошком, зазвенел ключами.
Распахнув дверь камеры, он втолкнул Василия Михайловича внутрь, отщелкнул браслеты.
– Одиночка, – прошептал Бубнов, морщась от спертого, пахнущего мочой и хлоркой воздуха.
Он очень боялся, что попадет в битком набитую всяким сбродом камеру.
– Это пока одиночка, – милиционер бросил взгляд, полный нескрываемой ненависти. – Надеюсь, тебе, тварь, пожизненное не впаяют. Пойдешь на зону, а там таких, как ты, ой как не любят. Нам начальство все время вставляет: относитесь к обвиняемым и заключенным вежливо. И как к такой тварюге, как ты, нормально относиться?! Тоже мне, занятие придумал. Баб на кусочки резать. Слава Чикатило покоя не давала? Тварь…
Звук закрывающейся двери вызвал у Василия Михайловича панику. Он больше никогда отсюда не выйдет? Вот эта пара метров пространства с решеткой на небе и досками вместо кровати – навсегда? А как же лекции, студенты, книги и библиотеки? Ведь он не может без всего этого. В камере СИЗО он всего пару минут, а кажется, что всю жизнь, и страх и отчаяние парализуют мысли…
Его профессор опустился на нары и глубоко вздохнул. Как стыдно перед коллегами. Что они подумали, когда Василия Михайловича забрали прямо из академии?
Его преступнику было хорошо. Свое он уже отбоялся. Все самое страшное с ним случилось. Можно не пугаться волков с красными глазами и серой вздыбленной на загривке шерстью. Шаги тех, кто идет арестовывать, прозвучали и смолкли. Как спокойно.
Его убийца испытывал неописуемое раздражение. Задуманное не доведено до конца. Грязная, неочищенная Дагни растворилась в лабиринтах московских улиц. И он так и не понял, почему женщина не пришла на свидание. Эта пиявка высосала его и осталась безнаказанной.
Как назло, преподаватели академии сегодня вечером долго не расходились по домам. После лекций проходило заседание деканата. Потом выяснилось, что у младшего научного сотрудника Аллочки день рождения, и она приглашает всех выпить по бокалу шампанского с тортом. Женщины раскраснелись, принялись флиртовать. Какой мужчина, когда с ним кокетничают, заспешит домой?
За окнами художественной академии темнела ночь. Медленно и торжественно кружились подсвеченные прожекторами фонарей снежные хлопья. Сделался тише гул текущих по проспекту автомобилей.
Кафедра же шумела, спорила, звенела заливистым женским смехом.
Василий Михайлович незаметно покинул общее застолье. В конце концов, он ничем не рискует. Сейчас быстро включит компьютер, проверит почту, и все.
– Здесь находится Василий Михайлович Бубнов?
На вошедших в комнату бритоголовых парнях были джинсы, короткие кожаные куртки, кроссовки. Громовой голос, широкие плечи… Они раздражали, как заноза. Кафедра замерла, готовясь взорваться возмущением.
Его профессор в ужасе подумал: «Стыд какой, как неудобно».
Его преступник, как загипнотизированный, смотрел на волков с красными глазами.
Убийца злился, потому что понимал, что не успеет просмотреть почту. Не сможет выяснить, почему не пришла Дагни. И не полюбуется ее скопированной в отдельную папку фотографией. Не отомстит. Не очистит…
– Пройдемте, – сказал один из парней, когда Василий Михайлович поднялся из-за компьютера.
– Что все это значит?
– Да по какому праву? Уважаемого человека…
– Василий Михайлович, обязательно мне перезвоните, когда все выяснится…
Поток преподавателей тек по лестнице, выплеснулся на улицу, к припаркованным у входа милицейским «Жигулям».
Бубнов кивал. Да, все прояснится. Разумеется, недоразумение. Перезвонить? Конечно!
На машине с орущей сиреной его привезли к тому самому следователю, который пил его энергию.
– Да, это я убивал женщин, – с порога заявил Василий Михайлович, – подробностей не помню.
