Раньше на этом круглом лике при помощи прищура глаз и брюзгливо откляченной губы всегда торжествовала маска еще не до конца высказанной мощи, в том смысле, что все еще впереди и мало вам не покажется. Теперь обалдевший Ваксон в новой юрченковской мимике улавливал подобострастие.
В течение нескольких минут молчания звучал Шопен.
«Так что скажете, Аксён Савельевич?» — напомнил ему свой вопрос Юрченко.
«Ничего», — только и ответил он и стал отдаляться в сторону тех стульев, где сидели их женщины, чтобы поцеловать Анку, Ритку, дочерей и взять за руку Ралиссу: приближался час окончательного прощания.
Тушинский стоял над гробом, закрыв лицо своими длинными ладонями. Потом опустил ладони и стал читать стихи Роберта из «трагического цикла»:
Ах, как мы привыкли шагать от несчастья
к несчастью…
Мои дорогие, мои бесконечно родные, прощайте!
Родные мои, дорогие мои, золотые, останьтесь,
Прошу вас, побудьте опять молодыми!
Не каньте беззвучно в бездонной российской
общаге.
Живите. Прощайте…
Тот край, где я нехотя скроюсь, отсюда не виден.
Простите меня, если я хоть кого-то обидел.
Целую глаза ваши.
Тихо молю о пощаде.
Мои дорогие. Мои золотые.
Прощайте!
Постичь я пытался безумных событий
причинность.
В душе угадал…
Да не все на бумаге случилось.
Волга-река. И совсем по-домашнему: Истра-река.
Только что было поле с ромашками…
Быстро-то как!..
Радуют не журавли в небесах, а синицы в руках…
Быстро-то как!..
Да за что ж это. Господи?!
Быстро-то как…
Только что, вроде, с судьбой расплатился, —
Снова в долгах!
Вечер в озябшую ночь превратился.
Быстро-то как…
Я озираюсь. Кого-то упрашиваю, как на торгах…
Молча подходит Это. Нестрашное…
Быстро-то как…
Может быть, что-то успел я в самых последних
строках?!
Быстро-то как!
Быстро-то как…
Быстро…
ПОСТСКРИПТУМ
Люди, всевозможные, оставшиеся, поднимались к возвышению, медленно обходили гроб, целовали покойника — мужчины в скрещенные на груди руки, женщины в лоб. Ваксоны все еще двигались в низинах, приближались: Ваксон впереди, Ралисса за ним.
И вдруг он почувствовал Присутствие Роберта. Оно, Присутствие, раскрывалось навстречу ему с удивительным дружеским чувством, словно объятие. Как будто бы оно, обнаружив его в этой толпе, открылось навстречу ему с радостным удивлением и любовью. Оно, Присутствие, при всей его невидимости, почти физически соприкоснулось с ним, словно говорило: старик, оставь хоть на миг эту внешнюю физику, просто почувствуй, как радостно видеть тебя в этой толпе прощания и прощения, хоть все это может и испариться в следующий миг, старик.
На выходе из Дома радио, на ступенях, он привлек к себе Ралиссу.
«Скажи, ты почувствовала его Присутствие?»
«Да», — еле слышно прошептала она и уткнулась ему в плечо.
21 мая 2007
В. Аксенов
ФОТОАЛЬБОМ
На коктебельских пляжах собирался весь цвет советской литературы
Роберт Рождественский (в романе — Эр) и граждане Свободной Республики Карадаг
Владимир Высоцкий (Влад Вертикалов)
Василий Аксенов (Ваксон) и Роберт Рождественский
Роберт в Коктебеле
Рождественский с женой Аллой Киреевой (Анна Фареева)
Роберт Рождественский с Аллой Киреевой
Рождественский, 60-е годы
Роберт Рождественский в Коктебеле (крайняя слева — Кира Аксенова). 60-е годы
Семьи Рождественского и Булата Окуджавы (Кукуш Октава) часто отдыхали вместе. В центре — Алла Киреева
Василий и Кира Аксеновы (Ваксон и Мирра), Роберт и Алла Киреева, Эдуард Рой (слева направо)
Рождественский с другом, художником Стасисом Красаускасом (Юстинас Юстинаускас)
Белла Ахмадулина (Нэлла Аххо)
В 60-е Аксенов даже не думал, что станет диссидентом и человеком мира
