Господи, да он самый настоящий безумец и садист! Я уже собрался выразить свое возмущение, но меня опередила Астиза.
– Чудовищно, – сказала она. – И очень умно.
– Все исключительно ради защиты таких красавиц, как вы. Какую бы чудовищную меру я ни изобрел, она жизненно необходима для спасения детей Франции.
– Смею вас заверить, виконт, о вашем мужестве наверняка наслышаны в Париже. А если еще нет, мы исправим это по возвращении.
Генерал ответил довольным кивком.
Почему мясники так склонны к хвастовству? Истина состояла в том, что каждый из них, и Рошамбо, и Дессалин, готовы были перерезать глотки миллиону человек, если это удовлетворяло их личным амбициям, готовы были стереть с лица Земли весь остров и погибнуть при этом сами. Нет, они не стремились демонстрировать свое мужество в честном поединке один на один, а предпочитали жертвовать тысячами жизней других людей, лишь бы утвердиться в своем превосходстве. Рошамбо продолжал пялиться на мою жену, и я с отвращением отметил, что этот человек наверняка съел в своей жизни слишком много сладкого и мало маршировал по плацу.
– Так вы верите, что есть шанс победить? – откашлявшись, спросил я.
– Шанс всегда есть, мсье Гейдж. Как и наш долг – заставить злодея остановиться. Помните спартанцев в Фермопилах? Надеюсь, что Господь справедлив и что Он на нашей стороне. И пусть Он благословит нас в сражении с силами тьмы.
– Насколько я понял, чернокожие тоже надеются на покровительство высших сил.
– Да, их вдохновляет африканское колдовство. Проявляют просто не постижимую умом храбрость. – Рошамбо снова глянул в окно на гавань и корабли, на которых можно было уплыть отсюда. – Что ж, мне надо заняться организацией бала. Очень надеюсь, что вы окажете мне такую любезность и придете завтра. Пообещайте мне хотя бы один танец, миссис Гейдж.
– Для меня это честь, генерал. – Готов был поклясться, моя жена строила ему глазки! Неужели ей нравятся такие игры? О, нет, я знал Астизу, знал, что все мысли ее поглощены только поисками нашего маленького Гарри. – Мне так хочется познакомиться со всеми вашими храбрыми офицерами. И моему мужу не терпится ознакомиться с вашими стратегическими диспозициями. Он участвовал в битве за Акру в семьсот девяносто девятом и с тех пор весьма прилежно изучает фортификацию.
Все это была полная чушь, поскольку то поистине эпическое кровопролитие научило меня одному – по возможности держаться как можно дальше от всяких битв. Однако Астиза была преисполнена решимости доиграть свою роль до конца.
– Вот как? – Генерал окинул меня подозрительным взглядом.
– Возможно, он сможет дать вашим офицерам какой-нибудь дельный совет.
– О, я всего лишь любитель, – скромно заметил я. – Электрик и путешественник, но льщу себя надеждой, что немного разбираюсь и в военном деле. – Да, и я тоже умею лгать, если понадобится. – И мне страшно любопытно ознакомиться с вашими инженерными сооружениями. Просто поражаюсь, как это вам удается столь долго отбивать атаки смутьянов.
Виконт настороженно кивнул.
– Любопытство – весьма ценное качество. Но, мсье, смею заметить, вы иностранец. И интересуетесь нашей военной стратегией… Это, знаете ли, тайна.
– Но Лафайет тоже был иностранцем
[22] и выступал на стороне Вашингтона, – возразил я.
– Мой муж прекрасно умеет хранить тайны, – вмешалась Астиза, после чего всем телом подалась вперед и снова принялась строить хозяину дома глазки. – К тому же он может поделиться своими знаниями.
– Ну, не знаю, сумею ли я найти человека, который мог бы сопровождать его… – пробормотал губернатор.
– Лично я не сторонница таких эскапад и не люблю скакать верхом под палящим солнцем.
Я сразу понял, куда она гнет.
– А мне не слишком хочется оставлять тебя одну в незнакомом, полном опасностей городе, – тут же вставил я.
Рошамбо, генерал, не блиставший умом даже на поле брани, легко попался на эту наживку.
– Но она не одна! Она будет со мной! Я сумею позаботиться о вашей супруге.
– Генерал, когда мой муж будет в отъезде, я предпочитаю ждать его здесь. Буду страшно благодарна, если вы приютите меня, если, конечно, я не доставлю вам никаких неудобств. Тут я в безопасности.
Маслянистые свинячьи глазки виконта так и заблестели в предвкушении, словно ему в кормушку подлили помоев.
– Ну чем вы можете помешать? Тем более что у истинного жантильома
[23] всегда должно найтись время для дамы, нуждающейся во внимании и защите. Да, человек я занятой, должен отдавать всякие там приказы… Но ведь приказы мы можем отдавать и с веранды, пока мсье Гейдж будет инспектировать укрепления города. Мы с вами будем пить пунш с ромом и делиться воспоминаниями о Париже.
– В этом Париже Антильских островов, – мягко добавила моя супруга.
– Увы! Если б вы только видели этот город во всем его величии и расцвете!
– Ваша мужественная позиция придает величия тому, что осталось.
– Да я всю свою жизнь вложил в его оборону.
– Трудно представить более приятную компанию для моей жены, – заметил я, изрядно устав от всей этой болтовни. – И никакой эскорт мне не нужен. Прекрасно справлюсь сам.
– А что, если вас случайно подстрелит какой-нибудь караульный? Нет, уверен, что смогу найти для вас полковника или майора, который на данный момент ничем не занят. – Рошамбо зашелестел бумагами, видимо, пытаясь вспомнить, кто из его подчиненных свободен. – А вы пользуйтесь моим гостеприимством, сочиняйте свой дипломатический доклад, критикуйте нашу героическую оборону. – Он поднял на меня глаза. – Знаю, вы, мсье Гейдж, пользуетесь репутацией прекрасного воина как с французской, так и с противной стороны.
Я уже упоминал, что сражался за Акру на стороне британцев, но как американский гражданин также вынужден был исполнять отдельные поручения Наполеона. Порой весьма удобно перебегать от одной стороны к другой, хотя при этом и накапливается недопонимание.
– Вы человек нейтральный, а потому способны на честные непредвзятые оценки, – продолжил меж тем Рошамбо. – Надеюсь, вы ознакомите со своими критическими замечаниями защитников Кап-Франсуа, как поступили Лафайет с моим отцом в Йорктауне.
– Я всегда готов учиться и учить других. Поражен вашим мужеством и военной смекалкой, – заверил я его. – И еще я пробую заняться писательством – возможно, мне удастся поведать миру о ваших достижениях.
Генерал слушал, слегка склонив голову набок. Наверное, я все же немного переборщил. Но потом я заметил, что он вновь уставился на груди моей жены.
