Если же подумать еще немного и сопоставить некоторые факты и даты, то становится ясно, что этой девочке жизненно необходимо не участие кровников, а помощь Целителей.
Примерно тогда, когда ей было пятнадцать лет, я для широкой общественности умер. То есть девочка влюбилась не просто в портрет, а в портрет покойника. И если я правильно разобрался в ее чувствах и мотивах, десять лет любовь к умершему человеку была самой светлой из всех ее эмоций. Похороненной где-то в недрах подсознания вместе с большинством страхов, но от этого не менее настоящей.
Тайр Яростный, чем вообще думал и чем руководствовался Пир, если до сих пор за шкирку не отволок эту свою «хорошую девочку» к Целителям, коль уж она сама не дошла?!
Впрочем, и на этот вопрос у меня, кажется, был ответ. Пирлан просто не знал, насколько там все запущено. Слишком искусно эта талантливая Иллюзионистка прятала собственные ужасы. И прятала бы дальше, пока они не сломали бы ее совсем, достигнув критической массы. Учитывая, что Его Величество никогда ничего не делает просто так, думаю, он сразу понял все маленькие тайны магистра Шаль-ай-Грас и задержал ее в своем обществе целенаправленно, именно чтобы разломить скорлупу. Эдакая своеобразная монаршая милость, довесок к формальным извинениям.
В конце концов я сделал в отношении Лейлы два вывода. Во-первых, ей совершенно нечего делать в Управлении и уж тем более – выслушивать освоившегося и разошедшегося Ренара. А во-вторых, вечером нужно будет прихватить одного знакомого и нанести визит вежливости дому Берггаренов.
Таким образом разрешив для себя второстепенный, но весьма волнующий вопрос, я сумел полностью сосредоточиться на работе.
Лейла
Никогда не думала, что Разрушители – настолько терпеливые существа. Наоборот, считалось, что они самые взрывные и несдержанные из магов. Наверное, это именно тот случай, когда отсутствие достоверной информации порождает массу противоречивых зловещих слухов.
Но вот, пожалуйста. Спас, утешил, носил на руках, терпел мою чрезмерную липучесть, отвечал на глупые вопросы, довел до самой двери, а в заключение еще и пообещал вечером навестить. И все это спокойно, доброжелательно, без упреков и даже без снисходительности. Да и на бездушную машину разрушения, какими их рисовала другая версия народной молвы, он совсем не походил: просто спокойный сдержанный мужчина. Даже удивительно, учитывая его биографию.
Все-таки я очень мало знала о Разрушителях. То ли один Дагор такой, а то ли они все отличаются завидным спокойствием. Может быть, порасспросить Бьорна?
Я почти боялась отпускать руку сыскаря. Казалось, что стоит ему куда-то уйти, и я окажусь похоронена под вырвавшимися на волю переживаниями.
Но вот он ушел, и тихо закрылась дверь, а я осталась стоять, не спеша проваливаться сквозь землю или падать замертво.
Впрочем, желание упасть во мне было огромное. Дойти до комнаты, рухнуть в постель и проспать как минимум сутки. Я чувствовала себя настолько уставшей, будто с момента пробуждения прошла не пара часов, а пара суток. Надеюсь, больше никогда в этой жизни моя скромная персона не заинтересует Его Величество!
По-хорошему, стоило бы безотлагательно заняться медитацией, потому что наспех возведенные иллюзии, конечно, давали возможность отдалиться от собственных страхов, но требовали постоянного внимания и приложения определенных усилий. Надолго такой брони точно не хватит. Но стоило даже вскользь коснуться какого-то из запертых за стеной самоконтроля воспоминаний, и в висках начинало печь предупреждением о приближающейся мигрени. Да, столкновение со всеми проблемами скопом было неизбежно, но я малодушно откладывала эту необходимость в дальний угол. Как делала всю жизнь.
Сейчас я чувствовала себя настолько слабой, что боялась быть затоптанной собственными же страхами. Сначала следовало как следует выспаться, потом хорошо поесть и только потом заниматься самокопанием и приведением в порядок собственной измученной души.
Забыла я, в каком доме нахожусь. Уединиться здесь может, пожалуй, только сам Оллан Берггарен, которого домашние не рискуют беспокоить по пустякам.
Фьерь перехватила меня на полпути к комнате, налетев рыжим вихрем.
– Лейла, наконец-то! – с радостным возмущением воскликнула она. – Но ты вовремя, мы сейчас с мамой и Тарьей собираемся по магазинам, ты с нами!
– Фьерь, но я не могу, – попыталась возразить я. Тарьей звали двоюродную сестру Бьорна, то есть – двоюродную тетю самой Фьери, жизнерадостную и очень легкую девушку на несколько лет моложе меня. Учитывая Иффу, матушку Фьери и супругу старшего брата Бьорна, компания подбиралась чудесная, и отказываться очень не хотелось. Подобная прогулка могла стать лучшим лекарством от свинцовой усталости и нервного напряжения. Вот только не думалось мне, что господина следователя Зирц-ай-Реттера порадует такое самоуправство, когда я пообещала тихо сидеть дома. Я и сама прекрасно понимала, что не стоит искушать судьбу. Причем ладно я, но подвергать опасности трех замечательных и столь добрых ко мне людей совершенно не хотелось.
– Что значит «не могу»?! – возмутилась Фьерь, продолжая тащить меня на буксире. Поскольку двигались мы явно в глубь дома, а не к выходу, я не сопротивлялась. – Поехали, весело будет! И вообще, ты меня вон на верховой езде бросила и теперь должна!
– Фьерь, но…
– Никаких «но»! Мама, она не хочет с нами ехать, – обиженно заявило великовозрастное дитя, наконец-то финишируя в одной из незнакомых мне гостиных.
– Привет, Лейла, – едва ли не хором поздоровались сидевшие там дамы и, переглянувшись, захихикали. – А что так? – удивленно продолжила Иффа, высокая яркая брюнетка, выглядящая в свои сорок едва не моложе меня.
– Я не «не хочу», – отобрав у Фьери руку, я принялась украдкой растирать запястье. Не девичья у нее сила, определенно! – Я очень даже хочу, но мне нельзя.
– Это почему? – вскинула фамильные рыжие брови Тарья. Они с Фьерью были настолько похожи внешне, что казались родными сестрами.
– Случилась одна неприятность, и господин следователь решил, что мне угрожает опасность. Просил без нужды не выходить из дома, а если выходить – то только под надежной охраной. Либо Хара просить, либо гара Оллана, либо самого следователя, – со вздохом пояснила я, без приглашения присаживаясь к столику, на котором был накрыт завтрак, и поспешно сооружая себе бутерброд. При виде еды я поняла, что вполне могу какое-то время продержаться без сна. Иффа хмыкнула и, наполнив собственную чашку из кофейника, подвинула ее мне. Я смогла только благодарно покивать, потому что рот уже был набит едой.
Этого тоже не отнять у Берггаренов: простоты и безразличия к мелким условностям. Иффе не жалко было позвать кого-то из слуг, потребовать еще прибор или даже сходить самостоятельно за посудой для меня. Она так и сделала бы, прибудь к завтраку чужак. Но меня она тоже считала частью этой семьи, относилась как к своей, и в таких мелочах это особенно заметно. Окажись на моем месте Бьорн или кто-то еще из многочисленных родственников, жест был бы тот же, и никому в голову не пришло бы искать в нем что-то обидное или оскорбительное. Даже жалко иногда, что мы с Бьорном только друзья, и я не являюсь и никогда не стану в полной мере членом этой замечательной семьи.
