Воспользовавшись туалетом и рукомойником, я вернулась в кабинет уже более проснувшаяся и замерла на полдороге к дивану, внимательно разглядывая мужчину. Косые лучи свет-камня ярко подчеркивали на бледном лице Разрушителя следы усталости: мешки под глазами, усталые складки в уголках губ, впалые щеки.
– Вот что, – решилась я, подбирая со стола не начатую книгу и подходя к хозяину кабинета. – Давайте мы с вами поменяемся до утра. Вы немного поспите, а я скоротаю ночь за чтением, все равно мне днем больше нечем заниматься, вот и отосплюсь.
– Госпожа магистр, у меня правда много работы. – Он наконец оторвал взгляд от своих бумаг и укоризненно уставился на меня.
– Я понимаю. Но если вы завтра свалитесь с истощением, вы совсем ничего не ускорите, – проворчала я, невозмутимо нависая над господином подполковником. Не люблю просыпаться в неурочный час, я в таких случаях всегда становлюсь трудновыносимой персоной, ворчливой и раздражительной. И, оказывается, совершенно непрошибаемой для сердитого взгляда недовольного Разрушителя.
– Госпожа магистр, при всем моем уважении…
– При всем моем уважении, я не могу позволить вам так над собой издеваться, – недовольно перебила я. – Ну, в самом деле, взрослый серьезный человек, так почему, когда речь заходит о вашем здоровье и самочувствии, ваша хваленая рассудительность позорно поджимает хвост и спасается бегством? Вы же не железный, у вас на лбу написано, что вы устали. И я уж не говорю о том, что ели последний раз, должно быть, утром, когда мы с Халимом вас чуть не силком заставили. Хватит упрямиться, вы ведете себя как ребенок.
– А вы – как сварливая жена, – с ироничной усталой усмешкой проговорил он, с непонятным выражением глядя на меня снизу вверх.
Зря он это сказал. Наверное, в иной ситуации я бы смутилась и оставила его в покое, на что он, должно быть, и рассчитывал, неплохо успев во мне разобраться. Но сейчас я была слишком раздражена его упрямством, и мое смущение, вызванное подобной пренебрежительной насмешкой, лишь усугубило ситуацию.
– Ну, знаете ли! – возмущенно фыркнула я. – Если вы до сих пор общались лишь с безразличными идиотами, то можете считать, как вам удобнее. А я веду себя как нормальный человек. Халим тоже за вас очень переживает, но, видимо, совершенно напрасно. Вам же с механизмами привычней и спокойней общаться, живые люди раздражают! А живым людям, да будет вам известно, свойственно заботиться об окружающих, даже если эти окружающие – такие упрямые остолопы, как вы!
Не знаю, сколько бы я еще наговорила глупостей и гадостей. Меня, что называется, «прорвало», и все накопившееся недовольство этой ситуацией с воскрешением моих давних чувств решило прямо сейчас вылиться на голову главного раздражающего фактора.
Но господину подполковнику надоело слушать.
Мужчина резко поднялся. Я рефлекторно отпрянула: нельзя сказать, что ожидала какой-нибудь гадости, просто уж очень быстрым и неожиданным было это движение. Правда, далеко отбежать не успела. Сильная рука перехватила меня за талию, рывком вернула обратно, прижала к крепкому мужскому телу, даже слегка приподняв для удобства. Вторая ладонь зарылась мне в волосы, вынуждая запрокинуть голову. И все мое возмущение – и прежнее, выкипавшее наружу, и новое, вызванное странным поведением подполковника Зирц-ай-Реттера, – как-то вдруг сдулось или даже лопнуло, когда рот мне закрыли поцелуем.
Я совершенно растерялась, не зная, что предпринять дальше. Уперлась руками в грудь мужчины, но как-то рефлекторно, без особой настойчивости. А вскоре вовсе забыла, что хотела сказать или сделать, потому что губы его оказались… настолько мягкими, осторожными, но вместе с тем неожиданно уверенными и настойчивыми, что не ответить было решительно невозможно.
Я увлеклась новым ощущением и напрочь забыла, где нахожусь. И господин подполковник, кажется, тоже увлекся, потому что я давно уже успокоилась, если именно этого он добивался, но поцелуй не прекращался.
Ох, Глера, шутница-злодейка!
Мне доводилось раньше целоваться. Я даже бывала в те моменты в тех людей влюблена или, может быть, просто думала, что влюблена. Да, это, бесспорно, бывало приятно, но подобных эмоций я не испытывала никогда.
Мне хотелось полностью раствориться в ощущениях. Не думать больше ни о чем, не чувствовать ничего, кроме прикосновений горячих жадных губ, удерживающих меня на весу сильных рук и тепла чужого тела. Я обнимала за плечи свою так неожиданно ставшую реальностью мечту, запускала пальцы в черные короткие волосы, мельком отмечая их неожиданную мягкость, и ничто в целом мире меня больше не интересовало.
Мы целовались увлеченно и самозабвенно, не задумываясь ни о причинах, ни о последствиях. И боги знают, сколько бы это продолжалось и чем бы закончилось, но отрезвил нас, как в сказке, тихий бой часов на стене.
Мы одновременно вздрогнули, очнувшись. Разрушитель не то поставил, не то уронил меня на пол, бессильно опустив руки. Я сползла по нему, но собственным подгибающимся ногам довериться не рискнула и обеими руками уцепилась за не потерявшего устойчивость мужчину. Было очень приятно спрятать на широкой твердой груди пылающее от стыда и удовольствия лицо. Через несколько мгновений, когда я уже почти уверилась в мысли, что обнимаю не живого человека, а странную статую с торопливо, в такт моему, колотящимся сердцем и сбивчивым дыханием, господин подполковник отмер и осторожно обнял меня. Так же неловко, как тогда в переулке, но мне стало невыразимо хорошо и уютно, когда тепло большого сильного тела и запах уверенного спокойного мужчины окутали со всех сторон. Хотя в этот конкретный момент я готова была поклясться, что уверенности в нем нет и на медяк.
– Что это было? – наконец, нарушая тишину, сумела тихонько проговорить я куда-то ему в подмышку.
– Понятия не имею, – с нервным смешком отозвался следователь. – Изначально предполагалось как успокоительное средство. Я где-то слышал, что это самый действенный и радикальный способ переключения разбушевавшейся женщины на мирный лад. Будем считать, первые полевые испытания прошли успешно, хотя и… с непредвиденными последствиями, – он опять иронично хмыкнул. – Но для чистоты результата требуется серия экспериментов.
Кажется, за шуткой он пытался спрятать собственное смятение. Но я все равно почувствовала ни с чем не сравнимое облегчение и робкую надежду. Я была не против продолжения… экспериментов, и то, что хотя бы в этом вопросе Разрушитель со мной согласен, несказанно радовало.
Наконец мужчина подался назад, опускаясь обратно в кресло. Я попыталась смущенно отпрянуть, но вновь не успела, и к собственному громадному удивлению и удовольствию, обнаружила себя сидящей на коленях господина следователя.
– И как мы это объясним? – уже несколько уверенней проговорила я.
– Кому? – тихо хмыкнул мужчина.
– Наверное, в первую очередь себе. – Я шумно вздохнула. Хотелось молча насладиться уютом и такой неожиданной подвижкой в, казалось бы, безнадежном деле, но включился рассудок, а вместе с ним – неуверенность в себе и окружающих.
