Ефрейтор повернулся к Исраэлю Кацу, спокойно сидевшему за столиком. Руку он по-прежнему держал в кармане.
– Но я не знаю этого господина.
– Если бы вы, дикари, ходили в театр, – заметила Ноэль с необыкновенным презрением, – так узнали бы его. Мы что, арестованы или можем идти?
Молодой ефрейтор видел, что на него уставились все посетители бистро. Нужно было немедленно принимать решение.
– Разумеется, фрейлейн и ее друг не арестованы, – заявил он. – Приношу свои извинения, если причинил вам неудобства. Я...
Исраэль Кац взглянул на ефрейтора и холодно сказал:
– На улице идет дождь, ефрейтор. Не мог бы кто-нибудь из ваших солдат найти нам такси?
– Конечно. Сейчас найдем.
Исраэль Кац вместе с Ноэль сел в такси, а немецкий ефрейтор остался стоять под дождем, провожая взглядом отъезжавшую машину. Когда через три квартала такси остановилось у светофора, Исраэль открыл дверцу, в знак благодарности крепко сжал Ноэль руку и, не сказав ни слова, исчез в вечерней темноте.
В семь часов вечера, когда Ноэль вошла к себе в театральную уборную, ее поджидали там двое мужчин. Один из них оказался немецким ефрейтором, которого она встретила в кафе после посещения выставки. Другой был в штатском, альбинос, совершенно лысый, с воспаленными и покрасневшими глазами. Он чем-то напоминал Ноэль несформировавшегося ребенка. Это был человек старше тридцати лет, с лунообразным лицом и высоким женским голосом. Однако он обладал каким-то необъяснимым качеством, от которого становилось страшно. От него веяло смертью.
– Мадемуазель Ноэль Паж?
– Да.
– Я – полковник Курт Мюллер из гестапо. Полагаю, что с ефрейтором Шульцем вы уже встречались.
Ноэль с безразличным видом повернулась к ефрейтору.
– Нет... мне кажется, что нет.
– В кафе сегодня во второй половине дня, – подсказал ей ефрейтор.
Ноэль обратилась к Мюллеру:
– Я встречаю массу людей.
Полковник кивнул:
– Трудно запомнить каждого, если у вас столько друзей, фрейлейн.
Ноэль согласилась с ним:
– Именно так.
– Например, друг, с которым вы были в кафе сегодня после обеда.
Он сделал паузу, смотря Ноэль прямо в глаза.
– Вы заявили ефрейтору Шульцу, что он выступает с вами сегодня на сцене, так?
Ноэль бросила на гестаповца удивленный взгляд.
– Ефрейтор, по-видимому, не понял меня.
– Нет, фрейлейн, – возмутился ефрейтор. – Вы мне сказали...
Полковник повернулся к нему и посмотрел на него ледяным взором. Ефрейтор замолчал на полуслове.
– Возможно, – дружелюбно заметил Курт Мюллер. – Так часто бывает, когда человек говорит на иностранном языке.
– Верно, – поспешно подтвердила его слова Ноэль.
Краем глаза она заметила, что лицо ефрейтора стало багровым от злости, но он помалкивал.
– Извините, что зря побеспокоил вас, – сказал Мюллер.
У Ноэль расслабились плечи, и она вдруг почувствовала, в каком сильном напряжении находилась во время разговора с полковником.
– Ничего страшного, – ответила ему Ноэль. – Может быть, дать вам билеты на сегодняшний спектакль?
– Я уже видел эту пьесу, – отказался гестаповец, – а ефрейтор Шульц уже купил билет. Тем не менее благодарю вас.
Мюллер направился к двери, но вдруг остановился.
– Когда вы назвали ефрейтора Шульца дикарем, он решил сходить на вечернее представление и посмотреть, как вы играете. Разглядывая в фойе фотографии актеров, ефрейтор не нашел среди них вашего друга из кафе. Вот тогда-то он и позвонил мне.
У Ноэль сильно забилось сердце.
– Так, для справки, мадемуазель. Если ваш друг не выступает с вами на сцене, то кто же он?
– Э... э... просто друг.
– Как его имя? – Писклявый голос по-прежнему звучал мягко, но положение становилось опасным.
– Какое это имеет значение? – спросила Ноэль.
– Приметы вашего друга совпадают с описанием опасного преступника, которого мы ищем. Нам сообщили, что сегодня во второй половине дня его видели в окрестностях Сен-Жермен-де-Пре.
Ноэль стояла и смотрела на него, лихорадочно стараясь придумать что-нибудь вразумительное.
– Как зовут вашего друга? – настаивал полковник Мюллер.
– Я... я не знаю.
– Ага, значит, вы не были знакомы с ним?
– Нет.
Он пристально посмотрел на нее, сверля своими воспаленными глазками. Его взгляд казался холодным как лед.
– Но вы же сидели с ним за одним столиком. К тому же вы помешали солдатам проверить у него документы. Почему?
– Мне стало его жалко, – ответила Ноэль. – Он подошел ко мне...
– Где?
Ноэль быстро сориентировалась. Кто-нибудь наверняка видел, как они вместе с Исраэлем входили в бистро.
– У кафе. Он сказал мне, что солдаты преследовали его за кражу продуктов для жены и детей. Преступление показалось мне столь ничтожным, что я... – она с мольбой посмотрела на Мюллера, – помогла ему.
Мюллер с минуту изучал ее, а потом понимающе кивнул головой. Его лицо выражало восхищение.
– Теперь я понимаю, почему вы такая великая актриса. – Он улыбнулся, но улыбка тут же исчезла с его лица. Он снова заговорил, и голос его звучал еще мягче. – Позвольте дать вам один совет, мадемуазель Паж. Мы хотим ладить с вами, французами. Мы стараемся сделать из вас наших друзей и союзников. Тем не менее каждый, кто помогает нашим врагам, сам становится врагом Германии. Мы поймаем вашего друга, мадемуазель, допросим его и, смею вас уверить, развяжем ему язык.
– Мне нечего бояться, – возразила ему Ноэль.
– Вы ошибаетесь, – произнес он едва слышно. – Вам надо бояться меня.
Кивком головы полковник Мюллер приказал ефрейтору следовать за ним и направился к двери, но снова остановился.
– Если ваш друг даст о себе знать, немедленно сообщите мне. В противном случае...
Он улыбнулся ей, и оба мужчины ушли.
Обессилевшая Ноэль опустилась на стул. Она понимала, что выглядела неубедительно, но ее застали врасплох. Она была уверена, что происшествие в бистро уже забыто. Теперь она вспомнила некоторые рассказы о зверствах гестапо, и от ужаса у нее похолодела спина. А вдруг они действительно поймают Каца и тот заговорит, скажет, что они с Ноэль старые друзья, и тогда раскроется ложь об их случайной встрече. Хотя, в сущности, все это не так уж важно. Если только... Ноэль вновь пришла в голову кличка, о которой она подумала в ресторане: Таракан.
