— Зачем?
— Отличный способ держать в повиновении толпу капризных, сволочных деток. И просто весело смотреть, как они суетятся.
— Ты сейчас шутишь, — нерешительно уточняю я.
— Не совсем, — он и вправду серьезен. — Это — власть, Франческа. Приз один, а желающих много. Отличный рычаг для любых манипуляций. Фэйри присущи большинство человеческих пороков. Насколько я знаю, Трудгельмир до сих пор играет в эти игры. И даже парочка несчастных случаев с наследниками не убедили его прекратить.
— А… Иса?
— Она не захотела пихаться локтями. Окрутила рондомионского князя и очень быстро из любовницы стала сначала женой, а потом и вдовой. Ее стараниями Северный двор превратился в одно из первых по могуществу и влиянию княжеств.
— А князь… ее муж. Он сам умер?
— Хороший вопрос, сеньорита… — Маг задумчиво стряхивает снег с плаща и смотрит в небо, где разноцветные огни выстроились в шахматном порядке. — Знаете, никогда не интересовался. И вам не советую. У княгини неважно с чувством юмора. Работа правителя — довольно нервная.
Я завистливо наблюдаю, как за стеклом раскланиваются пары. В морозном воздухе гаснут последние аккорды. Хочу туда.
Наверное, я произношу это вслух, потому что Элвин приподнимает бровь.
— Мы одеты неподходящим образом, сеньорита. Мне-то все равно, а вам будет неловко.
Да уж, могу поверить, что ему все равно. Он еще и наслаждаться будет чужими оскорбленными взглядами.
Как, ну как он умудряется быть таким самоуверенным?
— Да ладно, — я вздыхаю. — Кто пустит рабыню на бал?
Он мрачнеет:
— Пустят, если я захочу. И не рабыню, а фамильяра. Сколько можно повторять?
— Как скажешь, — я говорю это равнодушно не чтобы задеть мага. Просто устала. Слишком длинный и счастливый был день. Я выпила до дна его сладость, и последние капли на донышке горчат. — Уже поздно, пошли домой.
— Всего два часа ночи, сеньорита. Веселье только начинается, а спать в Мидст — дурная примета.
По Элвину видно, что он никуда не уйдет, а значит, и мне придется остаться — не отпустит же он меня домой одну. Когда он в таком расположении духа, может кутить хоть до утра. Откуда только силы берет?
— Но я замерзла.
— Иди сюда, я тебя согрею, — прежде, чем я успеваю что-то пискнуть, он сгребает меня в охапку.
Мы стоим в обнимку, и так правда теплее, так даже жарко, очень жарко, щеки горят и ноги не совсем держат…
Объятия… они совсем не такие невинные, как тогда, на похоронах Мелисенты. Что-то в его прерывистом дыхании, в слишком тесном кольце рук и в суматошном перестуке моего собственного сердца почти кричит об этом…
…Он замечательно целуется. Я помню…
…А еще он надел на меня ошейник и превратил в свою рабыню. Фамильяра…
…И убил моего мужа…
…«Он не мой любовник!» — сказала я Джанису. А тот ответил: «Может, в этом и проблема?»…
…И рядом, меньше чем в сотне футах от нас дает бал его женщина — величественная и безжалостная повелительница фэйри. Женщина, которой «нельзя не восхищаться». Он приходит от нее под утро, с царапинами на шее, пропахший холодным, строгим запахом — цитрус и миндаль…
— Фра-а-ан, — тихий хриплый выдох на ухо. Выдох, от которого куда-то вниз по шее бегут щекотные мурашки.
Вожделение проходит по телу горячей дрожью, и сразу за ним приходит испуг.
Пытаюсь вырваться, оттолкнуть… Не получается.
И тогда начинается паника.
…Кровавый закат, вонь гнилых зубов и боль…
— Пусти! — крик повисает в морозном воздухе.
Он сначала стискивает объятия сильнее, а потом разжимает.
Кубарем отлетаю от него. Стою, тяжело дыша, вся растрепанная, капюшон слетел, щеки пылают.
— И вот что это за вопли, сеньорита?
Элвин
Франческа тосковала без светского общества, так что я стал брать ее с собой на приемы к фэйри.
В первый раз предложил замаскировать ошейник иллюзией, но она сердито тряхнула головой, так что крохотные сережки-колокольчики в ушах зазвенели, и отказалась.
— Не надо! Они все равно узнают. Будут думать, что я стыжусь.
— А ты не стыдишься?
Она сделалась восхитительно высокомерной — ну кошка, и все. И процедила: «Нет».
Отличная оказалась идея. В кои-то веки вместо того, чтобы умирать от скуки и вяло подтрунивать над старыми кошелками, развлекся. Привести в высшее общество фэйри даже не просто человечку, но человечку в ошейнике… На вытянутые рожи рондомионских снобов стоило посмотреть!
Я заявил, что мой фамильяр сопровождает меня потому, что я так хочу, а если у кого есть вопросы, всегда готов ответить на них публично или в частном порядке.
Вопросов не нашлось.
Нашлась, правда, парочка хамов, решивших указать Франческе ее место. Первого остолопа, который выдал «Ах, как оригинально, лорд Элвин. Вы привели вашу зверушку», я высмеял, второго вызвал на дуэль. Остальные усвоили урок и не позволяли себе вслух подобных высказываний.
Да, по меркам волшебного народа я вел себя вызывающе. На грани приличий. И плевать. Я — Страж, а Стражам положено чудить. Если мы этого не делаем, фэйри начинают волноваться, что привычный порядок вещей дал трещину.
Итак, фэйри поморщились, но проглотили Франческу в качестве моей спутницы. И не в последнюю очередь благодаря правильному поведению девчонки.
Лишний раз убедился, какая Франческа умница. Мне ни разу не пришлось пожалеть, что взял ее с собой. Сеньорита держалась с достоинством, но не нагло. Умела поддержать светскую беседу, мягко пошутить, проявить искренность или строгость. И если в начале вечера на лицах хозяев и гостей читалось недоумение пополам с брезгливостью, то к концу с Франческой прощались искренне, если не сказать сердечно.
В отличие от меня, она любила нравиться. Я восхищался тем, как девчонка завоевывает симпатии. Порой это происходило за мой счет. Я ничего не имел против и даже иногда слегка подыгрывал сеньорите, изображая сволочного и жестокого хозяина.
Ее жалели.
Людей хватает и на Изнанке. Но это — бедолаги, наделавшие долгов и надававшие неосмотрительных зароков. Слуги, реже любовники. Как правило, из крестьянского или мещанского сословия.
Франческа с ее утонченностью, красотой и умением держаться выделялась на их фоне, как клинок из альвийской стали рядом с грубыми поделками деревенского кузнеца. Пару раз у меня даже спросили, точно ли она человек. Я ответил ну очень двусмысленно, что породило целую волну забавных сплетен.
Это была волшебная зима. Наша зима, на двоих. Рондомион в снежной пелерине, заиндевевшие стекла, синий лед Темеса под коньками, морозный ветер в лицо, треск поленьев в камине, глинтвейн из чаши.
