Это увлекало. И отвлекало. Я гадал — повторяются ли сюжеты или каждая игра создает новый причудливый пасьянс в карточном калейдоскопе ролей и лиц?
Вся троица противников азартно пыталась потопить меня, но я брал взятку за взяткой. Немного волновался насчет прикупа, пока в середине игры не получилось выманить у Фергуса Мага и покрытие заявки не стало решенным вопросом.
— Восемьдесят три очка, — объявил я результаты. Шут сплясал победную тарантеллу на краю пропасти, поскользнулся и чуть не рухнул в нее.
Братец разразился длинной речью, в которой упоминал коня, удачу, секс, карты и меня в различных комбинациях. Леди Шаграй протянула крупную красную бусину — залог своего обязательства выполнить серьезную, но не чрезмерно обременительную просьбу. Залогом Мастера Ардала стала латунная шестеренка с выбитыми инициалами.
— Лорды, леди Шаграй. Благодарю за прекрасную игру. Да будет вам сопутствовать удача в эту ночь, — я поднялся.
— Ты куда?
— Боюсь, что не располагаю больше временем.
— Чего? Хочешь сбежать после первого кона? Ты, ублюдок! Так никто не делает! — Фергус тоже вскочил.
— Сожалею, но у меня действительно нет возможности продолжить.
На лицах фэйри тоже читалось осуждение, но, в отличие от Фергуса, эти двое были слишком хорошо воспитаны, чтобы выражать его прямо.
Правила не запрещают подобного, просто никто не садится за стол ради одной партии. Дать соперникам возможность отыграться — хороший тон. При переменчивом настроении леди Удачи можно гонять одно и то же имущество от игрока к игроку весь вечер. Именно так князь Дунадда и проиграл своего коня.
— Гриска с два ты так просто сбежишь, Элвин.
Альбинос пинком отшвырнул свой стул, перемахнул через игорный стол и взял меня за грудки.
— Отпусти, — спокойно сказал я.
— Ну уж нет!
— Не зли меня.
— Садись за стол!
Кого-то другого его налитые кровью глаза, может, и напугали бы. А я подумал — ну какого демона? И так достаточно долго спускал ему истерики.
— Тогда хотя бы отодвинься. У тебя изо рта воняет. И кончай меня лапать — предпочитаю женщин, так что целоваться не будем.
Да, я прекрасно помнил, что у Фергуса дикая, болезненная ненависть к мужеложцам.
Он ударил. Не магией, как я ожидал, заготовив щит, а просто и без затей — кулаком по лицу. Я почти сумел уклониться, но только почти.
Сразу стало весело: набежала охрана, фэйри, даже сама княгиня Иса почтила нас своей совершенной особой.
— Что здесь происходит? — она задала вопрос, обращаясь вроде бы ко всем, но смотрела только на меня.
Иса тоже неплохо меня знает.
— Кое-кто не умеет проигрывать, — с видом оскорбленного достоинства процедил я, унимая кровь из разбитой губы.
У Фергуса был шанс оправдаться, но вместо этого он принялся орать, где именно и в каких позах сношал меня и всех присутствующих заодно. Дурак. Доорался до того, что его попросили покинуть прием и больше не докучать княгине. «Просьба» подкреплялась двумя мордоворотами из личной гвардии Исы. Я надеялся, что братец окончательно затянет петлю на своей шее, прибегнув к магии, но он лишь заковыристо послал всех, одарил меня тяжелым взглядом и подчинился.
Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся и поймал насмешливый взгляд Джаниса:
— Ловко разыграно.
— О чем ты?
— Не прикидывайся. Ты спровоцировал его.
— Я предупреждал. Не надо меня злить.
Джанис кивнул:
— Понимаю. Но он захочет отомстить.
— Пусть пробует. Это будет даже забавно.
Франческа
Прихожу в себя сразу и резко, как выныриваю со дна, с самой глубины — холодной и темной.
Я никогда не ныряла. Лоренцо рассказывал, как оно бывает.
Все та же лаборатория. Только я сижу на полу в углу. И руки, как и ноги, стянуты веревкой.
В комнате густые сумерки, на стене канделябр с пятью свечами и горят лишь четыре, огонь в камине съел дрова и угас, только малиновые угли тлеют, почти не давая света.
Рядом ползает Дориан. Затирает руны, стоя на четвереньках. У него одышка и тяжелое, хриплое сопение — единственный звук, что сейчас нарушает тишину.
Первый порыв — спросить, что случилось. Порыв наивный, глупый. И так ясно, зачем задавать вопросы про очевидное?
Вместо этого я спрашиваю:
— Зачем ты это сделал?
— А, — он оборачивается. — Леди пришла в себя.
— Пришла в себя и хочет знать, что происходит.
Он заставил меня потерять сознание с помощью того блестящего диска — уверена, это не был просто обморок. И он меня связал! Надо бы испугаться, но я не боюсь, о нет. Я возмущена.
— Простите, леди, — он облизывает губы и смотрит с неприятной алчностью. — Я не могу вас отпустить. Нет-нет.
— Ты сумасшедший! Немедленно развяжи меня!
Я пытаюсь дергать руками, повожу плечами и чувствую — он связал меня на совесть.
Страха все еще нет. Не получается бояться этого смешного одышливого мужчину. В комнате прохладно, но по его лбу медленно сползает капля пота. Дориан вытирает ее платком, а потом сморкается в него и смущенно вертит в руках, не зная, куда бы сунуть.
Он немного нелеп. Как такого бояться?
Куда больше я боюсь, что Элвин узнает о моей попытке побега.
Руки вывернуты за спину, и я чувствую, как жесткая веревка впивается в запястья.
Как он посмел? И зачем?
…Если Элвин только узнает, такое ему устроит… и мне потом.
От мысли, что пока я была без сознания, Дориан прикасался ко мне, возмущение становится еще сильнее.
— Развяжи меня, — повторяю я, стараясь говорить спокойно. — Ты не знаешь, кто мой хозяин и что он может с тобой сделать.
— Знаю, — он заканчивает и, покряхтывая, встает. Тщательно отряхивает колени. — Поэтому и не развяжу, леди, уж простите. Вы и представить не можете, каким сокровищем обладаете.
— Сокровищем?
Он же не о тех сокровищах, что хранятся в часовой комнате?
— Ваш ошейник, леди. Великое сокровище для любого мага. Через него можно черпать. Как живой источник магии, как родник с кристально чистой водой. Для любого наделенного силой наслаждение — испить из него.
Он говорит медленно, почти нараспев, прикрыв глаза. А когда открывает их, мне становится жутко. Впервые за вечер.
Потому что это не просто нелепо. Это странно, когда смешные, простоватые мужички средних лет начинают говорить как влюбленные мальчишки.
