— Как тебе это удается? — с досадой спросил я.
— Что именно? Выигрывать в карты?
— Да нет. Вот ты правильно подметил — я играл, на что хотел. И получил это. Только в придачу еще мешок неприятностей. А ты обстряпал все тихо, скромно и без последствий.
Он сделал глоток:
— Мир безгранично щедр. Он каждому дает то, чего тот желает.
— Опять философия. Это не ко мне.
— Не хочешь — не буду. Но ты, при всем своем затворничестве, обожаешь внимание. Все эти эффектные жесты… Думаю, поэтому вы с Мэй все время ругаетесь. Она тоже жить без него не может.
— Ну спасибо. Еще бы с Фергусом сравнил.
— Могу с Фергусом. Что ты, что он: когда вам больно, начинаете сеять хаос и причинять боль всем вокруг, без разбору.
— Так! Хватит!
— Хорошо. Кстати, что это за игрушка у тебя на поясе?
— Эта? — я отцепил рог, окованный потемневшим серебром, и передал ему. — Горн Проклятых. Выпросил у Мартина.
— О, я слышал о нем, — его пальцы ловко пробежались по гравировке. — Очень древняя вещь.
— Но довольно бесполезная.
— Не скажи.
— Погоди, разве легенды врут, что севший на корабль уже никогда не вернется в мир живых?
— Кто сказал тебе такую ерунду?
Я почувствовал, что краснею под его насмешливым взглядом:
— Извини. Врать не буду, мои источники — бабкины сказки. Никогда всерьез не занимался вопросом. Ты знаешь больше?
— Знаю.
— Расскажешь?
Джанис снова отхлебнул и погрузился в молчание. Он молчал так долго, что я уже начал сомневаться, слышал ли он мой вопрос.
— Не хочешь, не… — начал я, но брат перебил меня.
— Он принадлежал Гунтару Меднобородому. Вряд ли ты слышал это имя.
О, я не просто слышал о Гунтаре. Пришлось сделать глоток, чтобы скрыть улыбку.
У нас не принято рассказывать, кем мы были до того, как мир людей отрекся от нас. Кто-то не помнит, кто-то мечтает забыть. И все старательно делают вид, что прошлого никогда не существовало.
Но я помнил свое детство, когда меня звали иначе. Оно впечаталось в память раскаленным тавро, и годы бессильны были вытравить его.
— Легендарный конунг и скальд, прародитель династии ундландских королей. Серьезный был парень, настоящий пират.
Он кивнул:
— Ты знаешь легенду о его смерти?
— Не совсем.
То ли я не запомнил подробностей, то ли в семейных преданиях история смерти меднобородого пращура всегда стыдливо опускалась.
— Это грустная легенда о предательстве и мести.
— Давай уже, не томи.
Брат последовал призыву и начал рассказывать. С выражением, чуть нараспев, как ярмарочный сказитель:
— Полосатых парусов Гунтара одинаково боялись на берегах Янтарного океана и Срединного моря. Он водил за собой девять кораблей, и каждый воин на каждом корабле давал великий грунд верности своему конунгу. Ты ведь знаешь, что такое грунд?
Я знал. И слишком хорошо знал цену пустым обещаниям.
— Но он состарился, и удача отвернулась. Год за годом добычи становилось все меньше, а раненых и убитых — все больше. Сложнее было набирать новых людей. В одной из битв Гунтар потерял все свои корабли, кроме одного, последнего, на котором скрылся. Такое бывает, везение пирата изменчивей портовой девки. Команда стала роптать, виня конунга. Они выбрали нового капитана, а Меднобородого высадили на скалистом островке, где гнездились только чайки. Он умер от голода, и говорят, что когда его нашли, у трупа были обглоданы пальцы до кости.
— Это все весело. Особенно деталь с пальцами. А что насчет горна?
— Перед смертью Гунтар проклял предателей. Говорят, он начертил проклятье собственной кровью на этом горне. Отныне нарушившие грунд обречены скитаться на своем корабле между жизнью и не-жизнью. Еда их — Голод, питье — Жажда, постель — Усталость. Навсегда и до скончания времен.
Легенды моей родины всегда такие суровые.
— Звучит довольно жутко. А при чем тут горн?
Джанис сделал большой глоток из почти остывшей чаши, покатал вино на языке:
— Кто воспользуется горном, может вызвать этот корабль. Он нигде и везде, ему нет преград. Можно приказать отвезти тебя куда угодно — было бы море. Широкие реки тоже подойдут. А знаешь, что самое интересное? Есть мнение, что проклятие до сих пор в силе. Любой, нарушивший грунд, после смерти обречен стать частью команды. Так что я бы поостерегся.
Эта обмолвка была как удар в живот — один из тех, после которых сгибаешься и пытаешься вдохнуть, но ни гриска не получается. Пришлось отвернуться, чтобы Джанис не заподозрил неладное по моему лицу.
Если это правда, значит…
— Сомневаюсь, что подобное можно устроить на одних рунах, — пренебрежительно протянул я.
Голос не дрогнул.
— Не знаю, Элвин. Он был сильный маг, просто любил работать через руны. И очень скверно умер. Если легенды не врут о силе Гунтара, могут не врать и насчет проклятья.
— Значит, у меня теперь есть личный корабль и команда. Можно наладить торговлю с Востоком.
— А вот теперь мы переходим к твоему вопросу о шансах на возвращение. Здесь все еще хитрее, потому что в теории там, где плавает корабль, нет не только пространства, но и времени. И путешествие должно быть мгновенным.
— Звучит уж слишком хорошо. В чем подвох?
— В том, что севший на него должен иметь якорь.
— Якорь?
— Что-то, что держит его в этой жизни. Важное дело. Обязательства. Близкие люди, которые любят, помнят и ждут. Без якоря корабль унесет в безвременье, где он будет блуждать, пока другой безумец не воспользуется горном. Это может занять день, год или столетие.
Я засмеялся:
— Погоди, если горн у хозяина, а хозяин на корабле, то как кто-то другой может им воспользоваться?
— А вот тут, — Джанис назидательно поднял палец, — и есть настоящий магический парадокс. Из тех, которые вообще непонятно, как решать. Потому, что согласно проклятию горн — якорь, который держит корабль и всех мертвецов. И, чтобы проклятье действовало, он должен оставаться в этом мире. По поводу того, как это все работает, у меня есть любопытная теория, задействующая созданную мною модель пространства-времени. Но, чтобы я ее вкратце объяснил тебе, потребуется неделя времени.
Я допил вино и понял, что злюсь. На себя в первую очередь. Пока я развлекаюсь и волочусь за бабами, Джанис занимается чем-то настоящим. Почему я так не могу?
Потому, что мне не так чтобы очень интересна природа бытия. Не настолько, чтобы тратить время, пытаясь ее постичь. А еще я не люблю заумные теоретические выкладки и сложные модели.
