Счастье.
Порой его «здесь и сейчас» заполняли люди, и тогда безмятежность бытия содрогалась под напором чужих страстей. Но люди уходили, унося в забвение свои тревоги, а он оставался.
Однажды людей было двое, и каждый из них нес в себе так много чувства, что плескал им кругом, как водой из налитого до краев ведра, — любовь, страх, радость, волнение, ожидание, беспокойство. Это будило память, а с нею боль.
Он сжался в единую точку, растекся по полу, ощущая, как со всех сторон ползет тревожный навязчивый шепот «Фран». Человек, вошедший в «здесь и сейчас», был связан с прошлым. Тем прошлым, которое ждало и звало проснуться. Но печати держали крепко, а что-то в глубине его лишенной рефлексии и «я» личности противилось пробуждению.
«Проснуться» означало страдание.
Люди ушли, и он забыл о них тут же — до тех пор, пока один не вернулся. Тот самый, что был связан с забытым прошлым и словом «Фран». Тот самый, чье присутствие приближало к страданию.
И он снова балансировал на грани мучительной готовности осознать свое «я», не в силах ни принять воспоминаний, ни окончательно отречься от них.
А потом вошло чудовище, наполненное изнутри ослепительным пламенем.
Он безмолвно закричал, когда тот, второй, взрезал свою оболочку, выпуская наружу жидкое пламя, взламывая печати, что столько лет держали в плену. Он кричал, кричал и падал в собственное «я», как в воду, скользя от безличной безмятежности к страданию и памяти.
Он осознал себя и вспомнил все.
Улыбка матери. Рассвет над Кастелло ди Нава. Уроки фехтования. Первая охота. Скупая похвала отца.
Это было страшно.
Это было восхитительно.
Это нельзя было потерять.
Мир, огромный, ужасный, внешний, вещный мир, мир материальный, тленный, изменчивый, наполненный телами, предметами, косной материей. Мир, в котором он только что был освобожден из плена безличного небытия, не принимал бесплотности. Ощутив свое съежившееся, крохотное, испуганное «я», он жаждал ощутить границы, но единственное человеческое тело рядом принадлежало чудовищному носителю небесного огня. И тогда он, в ужасе от предчувствия утраты, вломился в ближайший крохотный теплый комок плоти и перьев.
Он родился вторично.
И закричал, впервые услышав свой крик.
Человек поднялся с колена и покинул храм. А под куполом храма все звенел и метался плач черной птицы.
Элвин
Судьба не лишена чувства юмора. Я поймал себя на том, что не на шутку увлекся герцогской дочкой. Странно. Очень. Знаю, что особенно нравлюсь женщинам определенного склада. Неискушенные, добросердечные, самоотреченные, слегка не от мира сего. Им на роду написано найти негодяя, чтобы красиво пасть жертвой его безнравственности, у честного человека с серьезными намерениями просто нет шансов. Поскольку мне нравится разрушать, а им — разрушаться, мы вполне дополняем друг друга. Но, как правило, они привлекают меня не более, чем охотничий трофей. С Франческой все было как-то иначе, и это щекотало нервы.
В тот день я украл ее из-под надзора вдовы Скварчалупи — дальней родственницы герцога, что выполняла при девушке роль дуэньи. В отличие от служанок и подружек, эта дама находилась при девушке почти неотступно. К счастью, она была нерасторопна и не особо умна, но компенсировала отсутствие этих достоинств редкостно визгливым голосом, уродливой внешностью и скандальным характером.
Примерно эту уничижительную характеристику дуэньи я высказывал, пока мы поднимались на лошадях по крутой тропинке на вершину холма.
— Вы — злой человек, — сказала Франческа.
— Тоже новость. И признайте, я прав насчет сеньоры Скварчалупи.
— Она несчастна. В ее годы не иметь дома и детей, жить милостью троюродного брата мужа…
Я пожал плечами:
— Почему одни люди в подобных обстоятельствах продолжают быть добры и приветливы, а другие превращаются в озлобленных карликов? Я верю, что у человека есть выбор.
— У вас он тоже был?
— Хотите намекнуть, что я — озлобленный карлик?
Девушка улыбнулась, показав ямочки на щеках. Вроде и слова не сказала, но стало ясно — именно на это и намекала.
— Хорошо, вы правы.
— Нет, я не это имела в виду.
— А что?
— Мне кажется, вас преследует какая-то ужасная тайна. Эта встреча в храме. О ком вы скорбите, Элвин?
Надеялся, что она умнее. Но шестнадцать лет — это шестнадцать лет, голова набита сверкающей розовой кашей.
С точки зрения конечной цели наша встреча в храме была настолько удачной, что ее стоило бы подстроить. Дальше, поддавшись на расспросы, я должен был рассказать слезливую историю. Или хотя бы намекнуть на существование таковой.
— Франческа, что за романтические бредни? Не надо лепить из меня падшего святого. Я просто гулял, палило солнце, а в храме прохладно.
Она остановила лошадь и долго вглядывалась в мое лицо.
— Вы так во мне дырку взглядом просверлите, сеньорита. У меня что — пятно от соуса на щеке?
— Мне кажется, вы лжете.
— Мне кажется, вам ужасно хочется найти какие-то оправдания, в которых я не нуждаюсь. И давайте уже двигаться, так мы никогда не доберемся.
— Ну ладно, — она отвернулась. — Что же тогда сделало вас таким, какой вы есть?
— Не собираюсь валить вину на обстоятельства. Считайте, я просто испорчен и с детства решил быть наказанием миру. Может, хватит обо мне? Давайте о вас, сеньорита. Назовите трех самых ужасных людей в вашей жизни. Кроме меня, разумеется.
За беседой мы поднялись на холм. Отсюда открывался восхитительный вид на замок. Я спрыгнул с лошади и поймал ее в объятия, наслаждаясь этой дозволенной секундной близостью.
— Люблю встречать здесь закат. Знаете, если бы я штурмовал Рино, то непременно расположил бы войска на этих холмах.
Девушка аккуратно высвободилась. Я не стал препятствовать.
— Вы воевали, лорд Элвин?
— Было дело. Но не обнаружил особого таланта к этому занятию.
Мы прошли к началу склона сквозь заросли дрока. Франческа опустилась на землю, расправив юбки. Мы сидели в молчании, только гудение пчел нарушало тишину.
— Вы были правы. Здесь красиво. И удивительно спокойно. Почему я раньше не замечала?
— Некоторые вещи приходят в одиночестве. Одиночество — большое благо, Франческа, хоть люди часто этого и не осознают. Представьте, что справа хихикает Бьянка Фальцоне и рассказывает глупости, как она имеет обыкновение делать. А слева вдова Скварчалупи нудит, что приличной леди не подобает сидеть на земле.
Девушка засмеялась.
— Вы говорите и делаете ужасные вещи. Но мне почему-то нравится вас слушать. Почему?
