Брат ластится, как одичавший пес. Сеньора Вимано плохо ухаживает за сыном — он всегда грязен, вонюч и голоден до ласки.
Я глажу его по голове со смесью жалости и брезгливости, и он тихонько скулит, блаженно прикрыв глаза. У него вши. И, наверное, блохи. Откуда в камере блохи и вши, здесь же нет животных?
Потом я вспоминаю крысу, что встретила на лестнице. Откормленная и наглая, она не сразу убралась с моей дороги.
Снова вглядываюсь в профиль безумца — и опять это пугающее чувство, будто я потеряла, обронила что-то важное.
Воспоминание приходит внезапно. В нем мне совсем мало лет и я с хохотом раскачиваюсь на качелях. Поскрипывает доска, небо то отдаляется, то распахивает объятия, Голубое в бирюзу, ни облачка.
Качели замедляют ход, я подбираюсь и прыгаю. Неудачно. Боль в коленке, реву от обиды. Солнце над головой заслоняет силуэт, голос брата: «Ну ты плакса, Фран». У Риккардо добродушная улыбка, большие глаза и родинка на подбородке, совсем как у меня…
Обрывки слухов и сплетен, Элвин, который слишком долго разглядывал наш детский портрет, отшучиваясь в ответ на мои расспросы, и сам портрет, на котором Риккардо девять, но он кажется старше и серьезнее, — все внезапно складывается в невозможный, но единственно верный ответ.
Мне кажется, я схожу с ума!
Я смотрю на мужчину в камере. На родинку на его подбородке. Он похож на отца. И еще на меня. И на маму.
— Риккардо? — спрашиваю я дрожащим голосом.
Безумец мычит и пускает слюни.
Глава 6. В катакомбах Церы
Элвин
Цера изменилась.
Теперь она пахла войной. Отряды наемников на каждом углу: безземельные рыцари Прайдена, пехотинцы с Аларского нагорья, татуированные южане. За солдатами удачи стаей шакалов следовали их вечные спутники — шлюхи, ворье, маркитанты, скупщики награбленного.
Если всю эту свору в ближайшее время не спустить с цепи, она пожрет город. Слишком много заточенного железа и пустых кошельков. Император должен это понимать.
Человеческие войны и горе по-своему отражаются на Изнанке мира. Город хотел крови, и, откликаясь на жадный призыв, из гробниц и темных нор лезла всякая дрянь — мелкая и жадная до полной потери самосохранения. Их голодный вой ощущался костями даже на третьем этаже недешевой гостиницы.
Не мое дело, но местный князь фэйри слишком распустил эту шушеру. Как он хочет распоряжаться в городе, если не в состоянии держать под контролем низших вулей?
Когда стемнело, я спустился в залу и показал хозяину серебряную монету:
— Скажите-ка, любезнейший, нет ли здесь неподалеку заброшенного дома? Такого, чтобы окна выходили на городскую тюрьму, кладбище или больницу?
— А как же, ваша милость, — откликнулся мужик за стойкой. — Как не быть? Дом сеньора Мунцио — вот что нужно вашей милости. Стоит пустой уже третий год, с тех пор, как молодой Лучано сошел с ума, зарезал свою бедную Софи, а потом сам повесился. Да и окна на лечебницу Скорбящей.
— Отлично! — Это было даже лучше, чем я рассчитывал. — Пусть кто-нибудь из слуг проводит меня к дому сеньора Мунцио.
Трактирщик поймал монету. По гадкой ухмылке на его рябом лице было видно, что он знает (точнее, думает, что знает), зачем заезжему аристократу на ночь глядя понадобился «дом с историей».
Те же мысли читались на лице мальчишки, который показывал, где находится дом. Он смотрел на меня огромными, круглыми от ужаса глазами и так озирался в поисках помощи всю дорогу, что я почувствовал себя настоящим злодеем. Когда я отпустил паренька у дверей жилища, тот припустил со всех ног — видимо, не чаял уйти живым.
Совершенно напрасно, к слову. Я не планировал диких зверств и кровавых жертвоприношений. Ну… почти.
План обчистить тайник де Бриена вполне тянул на воровство по меркам фэйри. А воровать лучше с умом. Подземная Цера не меньше, а то и больше той, что разлеглась на поверхности. Каменоломни, гробницы, тайные ходы, забытые склады, святилища и даже остатки давно заброшенной канализации — две тысячи лет истории не проходят бесследно. Можно плутать по ним годами. А можно привлечь проводника.
Последним я и собирался заняться.
Шаг. И ночь расцвела монохромными, словно подсвеченными изнутри контурами немыслимой для обычного мира резкости. Изнанка мира. Родина всего чудесного и чудовищного. Обычным людям нужны врата, чтобы попасть сюда, но я — Страж. Сам по себе врата.
Все жители Изнанки, за исключением фэйри, — порождение человеческой фантазии, желаний и страхов. И кормятся они той же материей. Оттого и предпочитают «проклятые» дома или близкое присутствие храмов, тюрем и больниц.
Дверь дома была не заперта. Неестественно яркая луна заглядывала сквозь забранные решетками окна, по пустым коридорам гулял ветер.
Я остановил выбор на комнатушке, оконца которой выходили на лечебницу для бедноты. Очертил мелом круг, наскоро выплел маскирующую формулу, выставил свечи и чашу. Свечи вспыхнули, и в углах зашевелились тени — пока всего лишь обычные тени, бесплотные и неопасные, но я кожей чувствовал внимательный взгляд. Город замер, принюхиваясь. Я не стал его разочаровывать и полоснул кинжалом по правой ладони.
Кровь любого Стража полна чистой концентрированной силы. Редкое лакомство по меркам вулей. Сейчас этот заброшенный дом для них — как свежий кусок мяса в капкане. Дармовая сила и никого рядом — приходи да бери.
Капли медленно стекали в чашу. Я дождался, пока кровь скроет дно, и приложил к ладони тряпицу. И тут началось.
Из самого темного угла комнаты, повизгивая от жадности, бросилась тварь, похожая на собаку с чудовищно вывернутыми конечностями. Ее встретил удар шпаги. Гриск заскулил, завертелся на месте и издох, но на смену ему из темноты встало еще несколько собратьев.
Гриски шли на запах крови и обещание силы. Убить их несложно даже обычным оружием, они наглеют, лишь чуя слабость. Я мог бы сжечь тварей одним движением руки. Но сделать это означало выдать себя.
Во многом успех сегодняшней вылазки — вопрос удачи и правильного выбора места. Если я ошибся и дом действительно пустует, добычей ночи станут только гриски, хогги и прочая неразумная дрянь. А мне придется придумать что-то другое или пойти на поклон к местному князю.
Чуть было не проморгал его. Мелкий, в полметра росточком, с приземистым квадратным тельцем, от ушей до заросший черными волосами, он выкатился из щели, добежал до чаши и начал жадно лакать.
Попался!
Я наклонился, пересек линию и ухватил вуля за шкирку. Он сначала трепыхался и пищал, потом обвис, как нашкодивший кот.
Еще с десяток грисков влетели в комнату и разочарованно заскулили. Стоило нарушить круг, как заклинание перестало действовать. Теперь твари с опаской принюхивались. Их было достаточно, чтобы напасть на человека, но от меня слишком явно несло магией и опасностью. Гриски медлили, жались по углам.
