Расклад испортил побег Джованни Вимано. Или правильнее сказать — Джованни Рино? Папаша показательно отрекся от наследничка, но меня не оставляла мысль, что все это — не более чем спектакль, причем поставленный специально для меня. Право, я был тронут и даже подыграл участникам, как умел. Единственной искренней ноткой на этом празднике взаимного лицемерия была любовь Франчески к невзрачному и подленькому брату.
Стоило бы разозлиться на ее самоуправство, но вместо этого все время, пока плутовка стояла перед папашей Рино, изображая скромницу, я ловил себя на чувстве, подозрительно похожем на восхищение.
Вот ведь сумасшедшая девчонка!
Следующей проблемой стало нежелание герцога выдавать пленников без запроса со стороны храмовых иерархов — моего предполагаемого «начальства».
Умберто Рино можно было понять. С одной стороны, поклонение Хаосу — очень серьезное обвинение, пренебречь которым не может даже герцог. С другой, отпрыски знатных аристократических семей — совсем не то же самое, что безродный плебс. Выдать храму по первому требованию троих пленников означало нажить среди вассалов врагов, которые не преминут ударить в спину в беде. Что совсем не грело герцога в свете его планов отделения от Разенны. Вот он и вился угрем, выдумывая проволочки. Пытался угодить и нашим, и вашим.
А я не мог настаивать. История, которую я второпях сочинил, содержала в себе столько глупостей и нелогичностей, что оставалось только поражаться слепоте папаши Рино. Что лишний раз подтверждало: чем беззастенчивее ложь, тем охотнее в нее верят. Главное — сделать лицо понаглее.
Я и так не уставал радоваться светлой мысли подделать грамоты дознавателя, что посетила меня в Цере. Но более-менее серьезной проверки не выдержали бы ни бумаги, ни сама легенда.
И ведь даже не собирался их применять! Не будь в храме Франчески, я бы просто утащил всех культистов на Изнанку и там допросил, не торопясь.
В итоге так и пришлось сделать. Только это ничего не дало, кроме чувства легкой гадливости, которое почти всегда посещало меня после необходимости прибегать к пыткам.
Самое обидное, что расколоть Уго Риччи так и не получилось. Пытать людей — отдельное искусство, и я, в отличие от моего брата Фергуса, никогда не любил это занятие. Оно неприятное, грязное и довольно шумное.
Уверен, настоящий храмовый дознаватель сумел бы выбить из культиста все, что тот знал. Я же самым позорным образом проморгал начало болевого шока. Оставалось только материться.
Стоило всерьез отвлечься на поиски культистов, как крепость по имени Франческа пала почти без усилий с моей стороны. Скучно. Не раз замечал, что путь к цели доставляет гораздо больше удовольствия, чем ее достижение. Достижение влечет за собой разочарование и хандру, в то время как движение придает происходящему пусть искусственный и высосанный из пальца, но все-таки смысл.
Порадовало, что я все же оказался прав — пассивность сеньориты была обманкой. Плодом слишком хорошего воспитания и религиозных проповедей. Вулкан чувственности, что прятался под тонкой корочкой льда, обещал незабываемую ночь. Так что я собирался сполна насладиться плодами незаслуженной победы и, как только в замке погасили огни, направился в женское крыло. Удача благоволила — я незамеченным пересек коридор и достиг входа в покои. Дверь открылась бесшумно.
Немного удивила царившая в комнате темнота. Если я хоть немного разбираюсь в таких делах, девица должна была метаться по комнате в беспокойстве от предвкушения и страха. Раскрыв ладонь, я запалил на ней крохотный огонек. Светлее почти не стало.
Комната пахла лавандой. Огромная кровать в глубине белела льняными простынями. Под бесформенным одеялом угадывался женский силуэт.
— Франческа!
Девушка не повернулась.
Я подошел, опустился на край кровати. Франческа спала на боку, спиной ко мне, завернувшись в одеяло, из-под которого виднелись только волосы, уложенные в косы.
Гриски меня дернули добавить романтики моменту. Вместо того чтобы просто потрясти девицу за плечо, я наклонился и поцеловал ее. Вполне целомудренно — в щеку.
Невероятно мерзкий пронзительный визг разрезал тишину ночи. Я отшатнулся, потерял равновесие и плюхнулся на пол. А чудовище на кровати все вопило и вопило.
Визг гарпии вонзался в мозг, на секунду я даже оглох. В этот момент дверь распахнулась, в комнате стало разом светло и людно, в глазах зарябило от свечей.
Только при виде Франчески — полностью одетой, с тяжелым подсвечником в руках, во главе целого выводка сплетниц и кумушек, пришло осознание: я стал жертвой розыгрыша, затеянного девчонкой.
— Надо же, лорд Элвин, — ее голос сочился ядом. — Кто бы мог подумать, что вы страдаете от тайной страсти к вдове Скварчалупи.
Я, леденея, повернул голову. Гарпия на ложе действительно оказалась дуэньей. Сеньора куталась в одеяло и не переставала голосить на одной, особо противной ноте. Среди кружев ночной сорочки ее природное уродство казалось еще более гадким.
— Какая жалость, что вам нравятся дамы постарше, — хихикнула Бьянка Фальцоне. Сплетница стояла по правую руку от Франчески в полнейшем восторге от разворачивающегося вокруг скандала.
— Ах, это объясняет, почему лорд Элвин так холоден с женщинами своего возраста, — с не меньшим восторгом подхватила рябая девица, которую я обижал невниманием на протяжении всего пребывания в Кастелло ди Нава.
— Но стоило бы предупредить вдову о вашем визите, сеньор.
— Не будем слишком жестоки. Он, должно быть, совсем потерял голову от влечения.
Я стиснул до хруста челюсть и прикрыл глаза в бешенстве. Насмешки и убогие шуточки. О, они наслаждались затеянным герцогской дочкой спектаклем. Казалось, в комнате собрались все обитатели замка. Приживалки, подружки, бедные родственницы. Те, кого я задел случайным колким словом, кем пренебрег или обидел, намеренно или походя. А ничтожества, с которыми мне не случилось пересечься, просто радовались, им немного надо — любое унижение знатного человека — уже счастье.
Смеялись даже слуги.
Вдова перестала вопить и начала возмущаться. Еще более противно и так же громко, как умела она одна.
— Лорд Элвин, ну скажите же что-нибудь, — с фальшивой заботой обратилась ко мне Франческа. — Зачем вы отводите взгляд, неужели вам совсем не радостно нас видеть?
Я открыл глаза. Она стояла надо мной, и лицо ее дышало злым торжеством. В тот момент мне казалось, что я никого и никогда не ненавидел сильнее.
— Зачем вы сидите на полу? В кресле будет удобнее. Хотя, надо полагать, вас куда больше привлекает кровать вдовы Скварчалупи.
Я знал, что нужно сделать. Встать, посмеяться вместе со всеми, отшутиться, включиться в игру, чтобы сохранить лицо. При должном умении даже такой полный разгром можно превратить в мелкое поражение, а то и обратить себе на пользу.
