Холод кусает за нос и щеки. Съеживаюсь. Элвин обнимает меня сзади за плечи. Совсем как вечность назад на Раккольто, когда мы стояли у реки.
— Прости, забыл про плащ, — шепчет он мне на ухо. — Но так даже лучше.
— Мне не холодно.
Высвобождаюсь, и он не пытается удержать. Тащит меня к телескопу и пытается рассказать что-то про звезды и башню. Я зеваю напоказ, и маг осекается.
— Ну хватит. Поиграли, и будет. Франческа, признайтесь, вам же здесь нравится? Я заметил — вы любите такое!
— Зачем вам мое признание, — говорю я, — когда вы и так знаете, что я чувствую?
Выражение досады на его лице сменяет злость. Обычно я пугаюсь, когда он так смотрит, но сейчас мне все равно.
— Я ведь могу приказать… — начинает он.
— Приказать радоваться?
Неужели он и правда может приказать мне получать удовольствие? Смогу ли я сопротивляться такому приказу?
— Давай, прикажи! — сквозь слезы кричу я. — Преврати меня в животное, вещь! Скажи, что я должна делать, думать, чувствовать! Тебе это нужно? Кукла на ниточках?
Элвин ругается и лупит кулаком по каменной стене. Мы с ненавистью смотрим друг на друга.
— Иди к Черной, Франческа. Чтобы я еще раз…
Он не заканчивает. Разворачивается и уходит. Глухой стук двери разносится в морозной тишине.
Я остаюсь совсем одна.
Впору праздновать — я смогла задеть своего тюремщика, но в мимолетной победе нет радости. Смотрю на лужу бледного света под ногами, на спящую черноту за границей башенных стен и хочу выть от безнадежности, от того, как все неправильно. Изнутри растекается тоскливый холод, словно где-то в душе засел кусок льда и жжет стылым огнем. Я падаю на колени, по щекам бежит вода, губы повторяют заученные с детства слова молитвы, а тысячеглазое небо глядит безмятежно и равнодушно.
Глава 2. Химеры
Элвин
В первый раз никто не ответил. Я переждал с минуту и раздраженно замолотил колотушкой по медной пластине. Звук разнесся по всему дому. Уверен, он вполне мог пробудить даже некрепко заснувшего вурдалака.
С той стороны двери сначала стояла тишина, а затем послышался неприятный скребущий о половицы звук. И утробное ворчание, от которого по коже продрало морозом и волосы поднялись дыбом.
Голос гриска трудно спутать с чем-то иным. И если изнаночные твари разгуливают по дому мейстера Гарутти, значит, живых людей там нет.
Уже понимая, что опоздал, я вошел через Изнанку. Вынырнул ровно за спиной твари. Повезло.
И почти сразу понял, что ошибся. Это был не гриск.
Химера.
Очень раскормленная и уродливая.
Она выедала требуху у лежащего возле двери тела. Ощутив мое присутствие, тварь глухо заворчала и подняла вытянутую морду. Кровь покрывала ее как маска, доходя до ушей. Тусклым металлом блеснули акульи зубы в распахнутой пасти. Снова угрожающе заворчав, химера припала на мощные лапы и вздернула покрытый хитином зад с гибким хвостом, оканчивающимся скорпионьим жалом.
Хороша, несмотря на уродство! И по-настоящему смертоносна. Кто-то очень постарался, создавая из нее совершенное орудие убийства.
— Иди сюда, красавица, — хмыкнул я и сделал приглашающее движение.
Ее не пришлось упрашивать.
Удар огненной плетью настиг приземистое тело уже в полете, но не рассек, а лишь ожег. Химера совершенно по-собачьи взвизгнула и ударилась о выставленный щит. Покрытые ядовитой слизью когти царапнули защиту, и я почувствовал, как та поддается.
Отродья Изнанки. Никогда не знаешь, какая магия на них подействует и насколько серьезно.
Над головой противника взмыл хвост, нацеливая жало. Я выждал для того, чтобы в последнюю секунду уклониться, убирая щит, и рубануть шпагой.
Вой оглушил. Его должны были слышать в домах за три квартала вокруг. Отрубленный кусок хвоста упал на пол, бешено извиваясь, будто был способен продолжать свое существование отдельно от тела. А тварь рванула вперед, ощерив кривые зубы.
Разряд молнии заставил ее рухнуть. Я не стал больше экспериментировать с магией, просто отсек голову и пронзил сердце. Разрубленное тело еще долго продолжало дергаться. Из ран сыпалась густая черная пыль, похожая на угольную.
Все время, пока тварь перебирала лапами, я стоял над ней со шпагой. Наконец вложенная в химеру ненависть истаяла в воздухе, и я оставил монстра, чтобы склониться над трупом мужчины у входной двери. Судя по одежде, это был слуга. Немолодой, полноватый, с густыми рыжими бакенбардами. На обрюзгшем лице навеки застыло выражение ужаса, губы приоткрыты в предсмертном крике.
Я отправился осматривать дом.
Картина на кухне была столь выразительна, что захотелось дать ей поэтичное название в духе современных художников. Например, «Кровавый полдень». Для концептуального единства не хватало какой-нибудь мелочи вроде гирлянды кишок под потолком, но и без того зрелище… ну, скажем, впечатляло. До желания расстаться с завтраком. Я прошелся меж ошметков плоти, стараясь не наступать в лужи. Осмотрел останки. Покойная химера любила полакомиться ливером и поиграть с едой, но головы отчего-то не трогала.
Дородная кухарка и девчонка-горничная. Совсем молоденькая и хорошенькая.
Была молоденькой и хорошенькой, пока не превратилась в кучку кровавых кусков и обглоданных костей.
Растерзанное тело Просперо Гарутти лежало в кабинете. Если людей просто было жалко, то тут захотелось сделать с хозяином химеры то же, что я немного раньше сделал с его выкормышем. Ублюдок сильно осложнил мне работу.
Я поднял за волосы оторванную голову. Мейстер Гарутти оказался типичным разеннцем. Смуглым и кучерявым, с кожей нежной, как у девушки, глазами-маслинами и пухлыми губами. Смазливым. И удивительно молодым. Последнее было ожидаемо, не зря Просперо дружил с Джованни Вимано в Фельсинском университете.
Кто же виноват, что мне при словах «алхимик, бакалавр философии» представляется убеленный сединами бородатый старец?
Положив голову на стол, я оглядел кабинет. Кипы, тонны бумаг. На просмотр этого богатства уйдет не одна неделя. Остается только молить богов, чтобы среди записей доктора сыскались хоть какие-то ниточки, ведущие к прочим культистам.
Просперо Гарутти был моей лучшей зацепкой. Единственной зацепкой, если уж начистоту. Со смертью мейстера я опять утыкаюсь в стену. Что делать, если в бумагах не найдется подсказки? Ехать в Фельсину?
Да я бы поехал туда! С радостью. Нужно выжечь змеиное гнездо. Можно в самом прямом смысле. Черная с университетом (а Черная и правда с ним, если задуматься) — отстроят новый.
Слишком много развелось этой пакости, самое время проредить.
Но идиотская верность Франчески делала поездку бессмысленной. Девчонка выпустила Джованни. И, чтоб я сдох, конечно он побежал к руководству Ордена. Не бывает бывших культистов.
