Жаль. Мне нужно изучить моего врага. Узнать, чем он живет, найти его слабые места. Знаю, в открытом бою у меня нет ни единого шанса, но каждый сражается тем оружием, какое имеет.
Уроки отца не прошли даром. Я умею настаивать на своем вопреки воле мужчин, подчиняться, не подчиняясь, выжидать и действовать.
Я не сдамся.
Обыск затягивается до вечера. На этой комнате тоже лежит отпечаток личности Элвина, но неявный, смазанный. Не похоже, чтобы он часто бывал здесь.
Здесь властвуют книги. Сотни, тысячи книг. В основном трактаты. Магия, алхимия, астрология, эзотерика, философия, математика, естественные науки. Встречаются настоящие редкости — инкунабулы и рукописные гримуары. Из любопытства открываю одну из таких — в переплете деревянных дощечек и черной кожи. На пергаментных листах бурые символы, мало похожие на буквы любого из человеческих языков. Поначалу мне кажется, что чернила выцвели, но потом я понимаю — книга написана кровью.
Больше половины трактатов на неизвестных мне языках. Впервые задумываюсь, как много языков знает мой тюремщик. Вспоминаю наше общение и насчитываю никак не меньше дюжины.
День клонится к вечеру, я осмотрела уже больше половины шкафов, но так и не встретила ничего, способного приблизить меня к цели. В желудке начинает урчать все сильнее, в конце концов я решаю спуститься на кухню. Я не привередлива, куска хлеба с сыром будет вполне достаточно.
Заканчиваю с последним шкафом — на сегодня все. Встаю с колен и отряхиваю подол. Успеваю почти дойти до двери, когда понимаю, что я не одна в комнате.
— Привет, киска, — альбинос стоит в дверном проеме, перекрывая проход. Он держит за горлышко початую бутылку вина и салютует мне ею. — Выпьем?
— Нет, благодарю вас.
Пытаюсь обойти его, но пальцы, похожие на связку обглоданных костей, вцепляются в руку повыше локтя.
— Я сказал — выпьем, — повторяет он, раздвигая губы в нехорошей усмешке.
Мгновение я колеблюсь. Бежать? Сопротивляться? Или подчиниться? Элвин предупреждал меня насчет Фергуса. Чтобы я по возможности не попадалась ему на глаза. А если уж попалась — не заговаривала.
Но Элвин — мой враг. И он, судя по всему, не в лучших отношениях со своим братом.
Враг моего врага — мой… кто? Не знаю. Стоит проверить.
— Хорошо, давайте выпьем, — соглашаюсь я.
На лице альбиноса мелькает удивление, потом он свистом подзывает брауни и велит принести два бокала.
Вино красное, но не того насыщенного темно-рубинового оттенка, которым славятся вина моей родины. Я даже по запаху чувствую — эта лоза из провинции Шан. Мне не нравятся анварские вина, они слишком кислые, но из вежливости касаюсь губами края бокала.
— Значит, ты новая подстилка моего братца? — начинает Фергус, сделав большой глоток. — Ты пей-пей, сладенькая.
— Я не подстилка! — гневно возражаю я на это.
— А как тебя еще называть? Грелка? Киска?
— Можно «киска».
По крайней мере, это близко к правде.
— Странно, что Элвин притащил тебя сюда. Обычно он не водит баб домой.
— Поверьте, я была бы счастлива оказаться как можно дальше отсюда.
— Врешь.
— Не вру.
Он не верит.
У нас получается странный разговор. Кажется, Фергусу не нужны мои ответы. Ему достаточно, что я сижу рядом, слушаю и время от времени делаю вид, будто прикладываюсь к бокалу.
Он говорит и говорит, мимоходом вставляя бранные слова, от которых меня передергивает. Его речь грязнее одежд золотаря, рассказ прыгает с одного на другое, но, какой бы темы мы ни коснулись, разговор съезжает к моему тюремщику и его брату. К Элвину.
Несложно понять, что Фергус обижен на мага.
— Хитрозадый выродок считает себя лучше всех! — говорит он, стискивая бокал так, что еще немного — и марунское стекло пойдет трещинами. — Его гребаное высочество!
Налитые кровью зрачки изучают мое лицо. Он замечает синяк и прикладывает пальцы, словно сравнивая форму кровоподтека со своей рукой.
— Часто он тебя так ласкает?
— Не очень.
— Лицемерный ублюдок!
Я удивляюсь, заслышав в его голосе гнев. Меньше всего альбинос похож на рыцаря-защитника.
— Элвин всегда любил высокомерных сучек вроде тебя. Чтоб с гонором и не сразу давала. Но пожечь целую армию ради одной киски… Чем ты его так зацепила?
— Не знаю.
— Небось, хороша в постели.
— Боюсь, что это не так.
— Давай проверю.
К горлу подкатывает дурнота. Мне противна мысль о близости с мужчиной. Любым мужчиной. Память о насилии не ушла, просто спряталась. Чтобы напоминать о себе приступами щемящей боли или страхом.
Вот как сейчас.
Вздрагиваю и порываюсь подняться. Он прикрикивает:
— Куда пошла? А ну села на место! Так-то лучше. Чего трусишь? Я бы тебя подергал за сладкие сиськи, но блондинчик взбесится. Он всегда был жаденышем. Не любит, когда берут его вещи. Разве что сама согласишься. Согласишься?
— Нет.
Я прикрываю глаза и пытаюсь успокоиться. Я же отомстила. Они мертвы. Все трое.
Все хорошо.
…Не хорошо, не ври.
— Ага, так и знал. Все вы на нем виснете, кошки похотливые.
— Я не такая.
— Так я и поверил. Не надейся, шлюшка, он тебя тоже выкинет. Он со всеми так. Как надоешь — высморкается и вышвырнет.
— Хорошо бы побыстрее.
Альбинос пьяно хихикает:
— Что, правда хочешь уйти? Вот умора!
Это открытие приводит его в отличное расположение духа.
К сожалению, Фергус далеко не так пьян и глуп, как кажется на первый взгляд. Когда я осторожно подвожу разговор к легенде об оружии, откованном на погибель злым чародеям, он сразу понимает, к чему мои расспросы.
— Сказочки любишь? Да, кисонька? — ухмыляется он мне в лицо. — Выкуси. Элвин — мешок с дерьмом, но он мой брат. Не хватало, чтобы сисястая девка в ошейнике прирезала Стража.
— Я просто хочу снять это, — рука оттягивает ошейник — жест, за считаные дни ставший привычным. Эта полоска кожи душит меня и днем и ночью. Мечтаю сорвать ее, вдохнуть свежего воздуха.
— Дай посмотрю. — Я отшатываюсь от бледных рук, похожих на птичьи лапы, и Фергус снова смеется. — Да не бойся.
Мне не нравится его взгляд — голодный и алчущий. Не нравится, как он смотрит на меня — как на кусок свежеподжаренного мяса.
Снова становится страшно, но я знаю — нельзя показывать хищнику страх.
Если не хочешь стать жертвой.
