Маг сказал — пока на мне ошейник, я под его защитой. Считаюсь его вещью. Фергус не полезет, если не дразнить его.
…А еще Элвин велел не заговаривать с Фергусом.
— Никто с тебя это не снимет. Никто не захочет с ним ссориться, — рассуждает меж тем альбинос. — Ты того не стоишь. Разве что я мог бы… — Он делает многозначительную паузу, словно приглашая умолять его, но я молчу, и он продолжает: — Мог бы обменять тебя на коня. И снять ошейник.
Я не спешу радоваться.
— А что взамен?
— Для начала — отсоси.
— Что?! — не понимаю, о чем речь, и тогда он жестами и непристойными словами поясняет, что именно имел в виду.
Это отвратительно.
Боги, какая мерзость! Затыкаю рот рукой. Кажется, меня может стошнить от одной мысли о чем-то подобном. Фергус снова смеется.
— Видела бы ты свое лицо.
Я поднимаю взгляд и вжимаюсь в кресло.
Потому что в двери библиотеки стоит Элвин. И он зол.
Очень зол.
Фергус салютует ему бокалом:
— Привет, братик. Твоя кисонька, оказывается, ничего не знает про минет. Чего не научил?
— Живо в свою комнату, сеньорита, — сквозь зубы говорит маг и щурит потемневшие от гнева глаза.
Я встаю и по стеночке иду к выходу, невольно втягивая голову в плечи. Быстрей бы выбраться отсюда! Он по-прежнему стоит в дверном проеме и не думает посторониться, поэтому мне приходится протискиваться почти вплотную.
От него пахнет алкоголем и женскими духами — горький цитрус с ноткой миндаля.
Уже поднимаясь по ступенькам, слышу за спиной резкий голос мага, обращенный к брату:
— Пришло время съезжать.
Потом Элвин входит в библиотеку и прикрывает за собой дверь. Больше не доносится ни звука, и я гоню прочь мысли подслушать их спор. Страшно подумать, что маг со мной сделает, если поймает за этим занятием.
Приходится и правда идти в свою комнату.
Может, они совсем поругаются и поубивают друг друга? Бывают же чудеса.
Чуда не случается, вскоре маг врывается ко мне:
— Я не предупреждал насчет Фергуса?
Отец в гневе багровел и начинал кричать. Элвин бледен и говорит тихо, но в его лице, сощуренных глазах, опасно ласковом голосе появляется что-то, пугающее меня до дрожи. Сильнее, чем крики отца.
Маг уже пришел злым, как сотня демонов, а теперь еще и ссора с братом…
Ссора из-за меня.
— Так какого гриска, Франческа? Вас что — давно не били и не насиловали?
Это угроза?
— Все произошло случайно… — беспомощно говорю я, пятясь и не отрывая взгляда от его лица.
Упираюсь спиной в стену. Ошейник стягивает горло, напоминает — от хозяина не сбежать. Не стоит и пытаться.
И опять маг слишком близко. Ему как будто нравится вот так вторгаться — бесцеремонно, не спрашивая разрешения, не предупреждая.
Мгновенной мучительной вспышкой память — свист плети, злые глаза отца, короткое «Терпи, потаскуха».
Когда отец злился, я знала, чего ждать от него. Что сделает Элвин? Снова ударит? Принудит к чему-то унизительному? Изнасилует?
…Кровавое солнце сквозь щели сарая, кислый запах браги и боль…
Нет! Не надо туда! Не буду вспоминать.
— У вас все происходит «случайно», сеньорита, — жарко выдыхает он мне в ухо. — Может, пора хоть немного начинать отвечать за свою жизнь?
В ответ приходит гнев. Сколько можно? Не позволю так с собой обращаться!
— Отойдите от меня, сеньор!
Это звучит неожиданно высокомерно, и маг зло щурится в ответ.
— С какой стати?
— Если в вас осталась хоть капля благородства…
— Сегодня только пара капель рябиновой настойки, — с издевкой в голосе перебивает он и подвигается еще ближе, прижимаясь ко мне. — Завтра не будет и этого.
— Вы подлец.
— Еще какой. Кстати, давненько я не делал подлостей.
Он берет меня за подбородок, заставляет взглянуть на себя. Горячее, смешанное с запахом алкоголя дыхание опаляет щеку. На лице странная досада, в глазах злой огонек.
— Наказать вас, что ли, сеньорита? — задумчиво говорит он. — Выпороть по примеру папаши Рино за непослушание.
Я обмираю от ненависти. Неужели он правда решится на подобное? Решится так меня унизить!
— Только посмейте, и я…
— И вы что? Посмотрите на меня решительно и грозно? О да — страшная кара, уже боюсь.
Опускаю в бессильной ненависти руки. Маг прав. Я ничего не смогу ему сделать. Рыдай, возмущайся, будь покорна — моя судьба в его руках.
Меня почти тошнит от усталости, страха и отвращения. Уже нет сил драться. Хочу просто сбежать, ускользнуть…
А потом происходит странное. Я и правда ускользаю, падаю куда-то внутрь самой себя. Или не так. Не падаю — наоборот. Навстречу из глубин души поднимается что-то.
И мир становится иным.
Запахи. Их столько, так невероятно много — симфония, какофония, лавина, безудержная атака со всех сторон разом. Опьяняют, оглушают, захлестывают. Теряюсь, тону в этом изобилии, в этом месиве, погружаюсь в них как в воду, с головой, и уже ничего не разобрать…
Звуки. Скрипы, шорохи, вздохи, барабанной дробью стук сердца человека рядом, диким звериным воем песня ветра за окном. Тоже много. Слишком много.
Огромное. Все враз становится огромным, невозможно огромным, великанским, неохватным. Цвета блекнут, меркнут — неяркие, словно присыпанные пеплом.
В полном ошеломлении трясу головой и дергаю ушами — большими треугольными ушами, поросшими мехом. Пол неприятно холодит подушечки лап.
Он — пышущий жаром и пахнущий гарью. Рядом, над головой.
— Потрясающе. Франческа, как ты это сделала? Я же не давал команды на морф.
Ладонь опускается сверху, пытаюсь выскользнуть — не получается. Он ловит меня, поднимает, прижимает к себе. Пальцы гладят и перебирают шерсть. Это невыразимо приятно — по телу идет сладкая дрожь. Его запах опьяняет — он везде. Принюхиваюсь, втягиваю, пью его, как пьют дорогие вина — сложный букет, тонкий вкус. Снег, секс, кровь, сталь, рябина, огонь, другая женщина — о да, конечно, та самая — цитрус и миндаль, холодный и строгий запах. И еще сотни, тысячи ароматов, способных рассказать, где он был и что делал сегодня весь день. И что-то про него самого.
Кошачья половина моей души поднимает голову, чтобы сказать возбужденное, восторженное «ДА!». Ей нравится, о да — еще как нравится этот запах. Не тот, который цитрус и миндаль, тот будит ярость — шерсть дыбом, спина дугой. Но тот, который его — это да, да, да! Еще! Еще!
