Как ни старалась я ступать скрытно, Элвин все же замечает меня и расплывается в счастливой улыбке:
— Вы вовремя, сеньорита. У нас гости. Не знаете случайно, что там с покоями на четвертом этаже? — И, обращаясь к своим спутникам, извиняющимся голосом: — Я не заходил в них двенадцать лет. Боюсь, там сгнило все, включая стены.
— Не важно, — усмехается женщина. — Я мечтаю только о ванной.
— Разделяю твои чувства.
— Гостевые покои в порядке, — возражаю я, снова превращаясь в человека.
Эти комнаты и вправду не годились для жизни. Там было ужасно — валики пыли, рассадник моли в шкафах, мышиный помет на полу. Но не далее как три дня назад я заставила брауни отдраить четвертый этаж, вымести пыль, выкинуть заплесневевшие покрывала и гардины.
— Прошу простить мои манеры, — тянет маг с таким видом, будто находится на званом вечере. — Совсем забыл вас представить друг другу. Франческа, это Тильда фрой Атли и Ринглус… не знаю, как его по батюшке. Они поживут у нас какое-то время. Надеюсь, вы не возражаете против гостей? Тильда, это — Франческа Рино. Моя… а, не важно!
Смешно, но мне становится приятно, что он не назвал меня своей рабыней. Хотя они и так догадаются по ошейнику, можно не сомневаться.
А еще я вдруг понимаю, что, несмотря на рану и усталость, Элвин в отличном расположении духа. Даже вспомнить не могу, когда видела раньше его таким довольным. Кажется, еще в Рино, до того розыгрыша.
— Тебе опять нужно к врачу, — с упреком говорю я.
Он подмигивает:
— У нас все еще есть Джанис, сеньорита. Будьте лапушкой, проводите гостей в их покои и распорядитесь насчет ванной. — И, не слушая больше моих слов, поднимается по лестнице, тяжело опираясь о стену.
Ну вот, что ты будешь с ним делать!
* * *
Элвин стучится в мою дверь за полчаса до рассвета.
Я с трудом продираю глаза — за окном еще темно, в комнате и того темнее. Зевая, бреду открывать. Не откроешь — сам войдет и спрашивать не станет.
Он с любопытством осматривает меня в ночной рубашке. Можно подумать, ему в новинку это зрелище. Не насмотрелся за все время, что мы путешествовали? Я мгновенно завожусь от раздевающего взгляда и одобрительной ухмылки. Скрещиваю руки на груди, цежу сквозь зубы:
— Что вам угодно, мой лорд?
— Не злитесь, сеньорита. Одевайтесь и пойдем. Впереди похороны.
— Похороны?
— Дочь Ринглуса. Она погибла вчера.
Конечно, мне никто ничего не удосужился рассказать. Кто станет делиться наболевшим с рабыней?
Вчера гости были слишком измучены, я побоялась надоедать им с расспросами. Показала комнаты, приказала брауни наполнить ванну и подать ужин. Потом появился Джанис, было много суеты, все собрались в гостевых покоях и что-то обсуждали.
Все, кроме меня. Меня никто не позвал. Я же прислуга.
Я так обиделась на это пренебрежение, что обернулась кошкой и пошла подслушивать у двери. И совесть меня не мучила совершенно!
Узнать удалось не так уж и много. Сначала Джанис всех лечил магией. Потом Элвин захотел немедленно отправиться «потрошить подвалы Ордена», а Джанис возражал и говорил, что как врач после всего произошедшего категорически настаивает на отдыхе. И еще что-то про тень, которой нужно время на адаптацию. Элвин отвечал, что тень привычная и вообще она отлично себя чувствует, как и сам Элвин.
Они ругались, пока Элвин не начал зевать, а потом задремал на полуслове. Тильда разбудила его, маг сонно пробормотал «Твоя взяла, умник. Завтра так завтра» и отправился в свою комнату.
Я еле успела отпрыгнуть от двери, когда он вышел.
— Это не обязательно, — говорит Элвин. — Только если хочешь.
— Я хочу.
— Тогда одевайся теплее. У реки холодно.
Насколько нелишним было это предупреждение, я понимаю всего десять минут спустя. Стоит густой, липкий туман, тянет от реки бледные пальцы. Резкие порывы ветра рвут в клочья его кисею, пробираются под плащ, выдувая остатки тепла. Черные развалины дворца в туманном молоке, как спины притаившихся хищных чудовищ.
Мы доходим до излучины реки и встаем над обрывом. Как раз там, где Темес делает крутой поворот, изгибаясь петлей. Всего в двух футах от меня кончается берег — высокий, чуть присыпанный снежной крошкой. Где-то внизу плещет темная вода. От нее тянет промозглой сыростью. Над головой рваный туманный плащ, в дырах мелькает обложенное тучами небо — все оттенки ультрамарина.
Оба наших гостя в одежде с чужого плеча. Костюм Элвина болтается на Тильде. Костюм Джаниса безбожно велик Ринглусу. Но только дурак или полный циник смог бы посмеяться над их бедственным видом.
Я не знаю, что довелось пережить Тильде и Ринглусу, но догадываюсь, что перед их злоключениями моя собственная история покажется доброй сказкой.
Лицо бородача непроницаемо — безжизненная алебастровая маска. В руках он держит завернутый в алую ткань тюк, и мое сердце сжимается от странной тоски, когда я понимаю, что находится внутри.
Смерть… перед ней равно беспомощен каждый.
— Здесь, — командует Элвин.
Все так же молча — я не помнила, чтобы за все время пребывания в нашем доме он произнес хоть слово, — Ринглус опускает свою ношу на мерзлую землю и отступает.
Ни поминальных молебнов, ни торжественных речей. Маг сводит руки, и пламя вспыхивает, гудит, разгоняя туманную сырость. Огонь ослепляет, меня окатывает волной жара, и я невольно делаю шаг назад. Ярко-оранжевое пламя горит без дров, почти не дымя. Я боялась тошнотворного запаха паленого мяса, но его нет. Только смолистый и крепкий дух, что дают, сгорая, еловые ветви.
Элвин достает окованную серебром чашу и наливает в нее из фляги тягучей, почти черной жидкости.
Она темна, но чуть отливает в красный, как венозная кровь. Запах рябины смешивается с запахом костра.
Маг отпивает глоток, отдает мне чашу, жестами показывая, что надо пригубить напиток и передать дальше, по кругу. Я стесняюсь спросить, что это за жидкость. Страшно нарушить рисунок незнакомого ритуала.
Она почти нестерпимо терпкая. Сладкая и горькая одновременно. И неожиданно крепкая. Чаша проходит круг и снова отправляется в странствие. Еще дважды она оказывается в моих ладонях, пока догорает костер, превращая тело незнакомки в пепел. От алкоголя становится теплее. Я чувствую, что согрелась и даже чуть захмелела.
Пламя прогорает и опадает. По щелчку пальцев Элвина поднимается ветер, хватает пепел горстями, выносит на излучину реки, чтобы рассеять над Темесом, попутно разметав остатки белесого тумана. Мы смотрим, как ветер гуляет над водой, а в разрывах облаков наливается кармином и пурпуром начало нового дня.
Я не протестую, когда Элвин обнимает меня сзади. Покорно приникаю к нему, не пытаясь вырваться. Мертвенный холод этого утра, горечь и сладость рябины на губах, безмолвное отчаяние на лице гостя взывают к теплу чужих рук. И не так важно, друг или враг подарит это тепло. Кто угодно, лишь бы он смог отогнать бесприютное одиночество, что слышится в вое ветра меж черных обглоданных временем развалин дворца.
