С любовью,
Ваш отважный отец.
Лондон, 7 июля 1840 г., вторник
Неяркий свет, прохладная атмосфера и тяжесть истории уничтожили хаос внешнего мира. Это место было специально устроено так, чтобы человек забыл здесь на время о повседневных заботах и погрузился в размышления о вечном. Направляясь к месту встречи с Дюпеном, в библиотеку Британского музея, я разглядывал выставленные вокруг экспонаты. Древности в витринах поглощали внимание, однако интереснее всего мне казались не драгоценности из дальних стран, не мумии царей и цариц Нила, которые настойчиво желали видеть модные леди и джентльмены. Притягательнее всего оказались стенды из дерева и стекла, битком набитые диковинками из коллекции какого-нибудь пожилого джентльмена, немало попутешествовавшего на своем веку. В размещении этих предметов не было ни намека на логические либо эстетические соображения: морские раковины Тихого океана, птичьи яйца, окаменевшие обитатели морей, бабочки на булавках… Мне попался целый коридор, уставленный животными, застывшими во времени благодаря мастерству таксидермистов: совы, горностаи, орел, лисица, испуганные кролики и мыши в позах, сообщавших им подобие жизни, сохраненной навеки.
На общем фоне резко выделялась застекленная витрина с крохотными мертвыми колибри, лежавшими одинокой кучкой самоцветов на зеленой бумаге. Время не пощадило их яркие, но хрупкие перья, красота крохотных искристых крылышек увяла. Мисс Лоддиджс уничтожила немалое количество этих прекрасных созданий за время своих орнитологических штудий, и, глядя на крохотных колибри под стеклом, я помимо воли вспомнил об этой леди. После макабрической казни, когда мы, наконец, вернулись в «Аристократическую гостиницу Брауна», я не смог уснуть и отправился в Парадайз-филдс, в Хакни, чтобы встретиться с моей благодетельницей, приглашавшей навестить ее в любое удобное время и осмотреть коллекцию птичьих скелетов, вдохновившую ее написать ту самую книгу, которую я для нее редактировал. Коллекция не слишком интересовала меня – скорее, было любопытно встретиться с женщиной, оказавшей мне неоценимую услугу. Кроме этого, я надеялся снова поработать для нее в будущем. Этот визит, вопреки надеждам, не улучшил моего настроения. Как ни был я благодарен мисс Лоддиджс, ее занятия внушали мне отвращение. И теперь при виде мертвых крохотных птичек, забытых в стеклянной витрине Британского музея, я исполнился ужасной тоски. Передернувшись, я покинул пыльный зал и отправился на поиски Дюпена.
В библиотеке, наполненной учеными за работой, оказалось предсказуемо тихо. Быстро отыскав друга, я придвинул кресло к его столу.
– Уверен, визит к благодетельнице доставил вам удовольствие, – негромко сказал он.
– По крайней мере, он был познавательным. Она – само совершенство, но искусство таксидермии, на мой взгляд, слишком экстравагантно, – ответил я. – А что ваши исследования? Удалось обнаружить что-либо ценное?
Глаза Дюпена триумфально блеснули.
– Боюсь, намерения этого писаря пока останутся загадкой, но мне удалось отыскать примечательную информацию о Ринвике Уильямсе.
– Такой человек в самом деле существовал?
– Восьмого июля тысяча семьсот девяностого года Ринвик Уильямс предстал перед судом Олд-Бейли по обвинению в преступлениях, совершенных Лондонским Монстром.
– Лондонским Монстром?
Дюпен кивнул.
– Так называли гнуснопрославленного злодея – предположительно, мужчину – имевшего обыкновение резать бедра и ягодицы привлекательно выглядевших дам и таким манером терроризировавшего весь Лондон на протяжении двух лет.
Услышав высказывание Дюпена, я был потрясен.
– Вот как? И какой же был вынесен вердикт?
– «Виновен», – ответил Дюпен.
Это заявление потрясло меня еще сильнее.
– Он был признан виновным? Выходит, дед и бабушка не совершали тех преступлений, о которых написано в их письмах?
– Этого я не говорил, – возразил Дюпен. – Этого я вовсе не говорил.
Я был сбит с толку – как всегда, когда Дюпен начинал «мыслить аналитически».
– Быть может, вы вначале объясните, как нашли эту информацию, а уж после двинемся дальше?
– Конечно, – кивнул Дюпен.
На столе перед ним лежала вычерченная им карта, и он стукнул пальцем туда, где были отмечены даты и места нападений, упомянутых в письмах.
– Я внимательно просмотрел лондонские газеты за этот период в поисках любых упоминаний об этих преступлениях. Поначалу не нашлось ничего интересного. И вдруг в апреле тысяча семьсот девяностого – словно весь Лондон внезапно узнал о деятельности злодея, прозванного «Монстром», нападавшего на «беззащитных и обыкновенно привлекательных» горожанок. Газеты внезапно переполнились непристойными карикатурами, изображавшими злобную тварь – получеловека-полудемона, режущего задние части симпатичных юных леди огромным кинжалом, а затем – тех же юных леди, прилаживающих к своему исподнему медные кастрюльки, чтоб уберечь от Монстра свои седалища и честь. Затем Джон Джулиус Ангерштейн дал объявление, в котором обещал сто фунтов награды любому, кто поймает Монстра. Я, так сказать, пошел по этому следу и обнаружил, что тринадцатого июня тысяча семьсот девяностого года был схвачен и обвинен в преступлениях Монстра некто Ринвик Уильямс. Конечно, человек, выдвинувший это обвинение, заявил и о своем праве на вознаграждение от Ангерштейна. Восьмого июля Уильямса судили за преступления Лондонского Монстра. Здесь следует вспомнить, что нападение, совершенное в публичном месте с целью разорвать, разрезать, сжечь или иным образом испортить одежду являлось тяжким преступлением и каралось смертью или, в лучшем случае, «транспортацией» – то есть ссылкой в колонии, на каторгу. На суде более пятидесяти дам заявили, что они подверглись нападениям Монстра с тысяча семьсот восемьдесят восьмого по тысяча семьсот девяностый годы. Как я уже говорил, восьмого июля тысяча семьсот девяностого Уильямс был признан виновным, но затем он оспорил приговор. За его дело взялся адвокат по имени Теофил Свифт
[48], и тринадцатого декабря тысяча семьсот девяностого года состоялся повторный суд.
– И его признали невиновным?
Дюпен отрицательно покачал головой.
– Снова «виновен», но в малозначительном преступлении, и приговорен к шести годам тюремного заключения – что, безусловно, лучше смертной казни или «транспортации».
– Но вы считаете, что и этот приговор был ошибочным?
– Да. Переписка Элизабет и Генри Арнольдов прекрасно отражает события, описанные в газетах, а некоторые нападения – например, восемнадцатого января тысяча семьсот девяностого года, после бала в честь дня рождения королевы, были совершены одновременно в разных местах и на разных женщин, что невозможно в случае преступника-одиночки. В письме также говорится, что Элизабет Арнольд получила роль в пьесе о проделках Монстра, а Генри Арнольд – нет, и «Морнинг геральд» за второе апреля тысяча семьсот девяностого года подтверждает, что премьера музыкальной пьесы под названием «Монстр» состоялась в театре Эстли накануне, первого апреля. Теперь следует вспомнить о том, что Ринвик Уильямс, согласно «Молитве», валлиец. Хоть имя в письмах и не упоминается, но написано, безусловно, о нем.
