– Что ж, повреждений кожи или скальпа я, к счастью, не наблюдаю. Теперь следует надеяться, что зараза не проникла в тело через носовую и ротовую полости. Вот вам профилактическое средство, которое следует принимать ежедневно.
Порывшись в своем необъятном портфеле, доктор извлек деревянную шкатулку и откинул крышку. Внутри оказался набор склянок, снабженных аккуратными ярлыками с надписями на латыни. Доктор осторожно смешал содержимое нескольких из них в небольшом пузырьке. Дюпен внимательно наблюдал за ним.
– Полынь? – спросил он, подняв брови.
– Artemisia absinthium – или же «полынь горькая» – есть замечательное глистогонное. Прекрасно отпугивает блох и вшей, помогает от спазмов, защищает от моровых поветрий и лихорадок. Весьма полезно для человека после контакта с крысами. Также обладает успокаивающим действием, что в нашем случае отнюдь не помешает.
Дюпен кивнул. Доктор Фруассар закупорил пузырек, яростно встряхнул его, снова открыл и скрупулезно отмерил десять капель в стакан с водой.
– Вот так. По десять капель на стакан воды утром и вечером, – сказал он, прежде чем подать пузырек мне. – Если пить залпом, вкуса почти не чувствуется.
Я выпил лекарство, наслаждаясь его горечью. Неприятный вкус, оставшийся во рту, словно бы упрочил мою связь с окружающим миром.
– Чаю? – спросил Дюпен доктора.
– Да. Но без молока!
– Конечно. Чай с молоком – одно из самых ужасных изобретений англичан. А вам, По?
Дюпен придержал чайник над третьей чашкой. Я согласно кивнул. Он поставил наполненную для меня чашку на прикроватный столик, а сам вместе с доктором Фруассаром расположился в креслах. Они завели негромкую беседу о различных симптомах заразных хворей. Я принялся за горячий чай, полагая, что он вернет мне силы, но вокруг начали сгущаться сумерки, и я даже подумал, не добавили ли в мою чашку снотворного. Тут мои компаньоны перешли на французский. Почуяв, что их беседа приобрела заговорщический тон, я собрал все силы и прислушался.
– Я прошу вас проанализировать кое-какой предмет с места происшествия. Подозреваю, предмет сей – не то, чем он кажется.
Дюпен передал что-то доктору Фруассару. Послышалось шуршание. Но я не смог поднять отяжелевшие веки, чтобы разглядеть, что это за предмет.
– Лучше бы осмотреть целиком, – в конце концов сказал Фруассар. – Уверен, на месте я сразу смогу точно сказать, что это. Перевозить никуда не нужно, если не потребуется в качестве улики.
– К несчастью, эта улика способна уличить разве что в злобной травле, но никак не в преступлении, караемом тюремным заключением. Цель расследования – душевное здоровье моего друга По.
Слышать, что Дюпен обсуждает мое душевное здоровье с доктором, было неприятно.
Звякнули чашки, поставленные на блюдца. Доктор Фруассар завозился, собирая инструменты. Затем Дюпен сказал:
– Вальдемар в Лондоне. По крайней мере, был четыре дня назад. Вы ничего не слышали о нем?
– Нет. К несчастью мне было не до того. Ситуация сложная, посол может быть отозван в любой момент.
– Возможно, вы могли бы для меня кое-что выяснить. Я убежден, что он все еще в Лондоне и что-то замышляет. Знай я, что именно – у меня появился бы шанс.
Они вышли из спальни, и больше я не слышал ничего, кроме скрипа закрывающейся двери. Я хотел было последовать за ними на Бейхем-стрит, но ноги едва держали. Сил хватило лишь на то, чтобы проковылять в гостиную. И здесь я увидел письмо, лежавшее на мраморном столике.
Джермин-стрит, 93,Лондон
Воскресенье, 14 июня 1790 г.
Дорогой Генри!
Монстр схвачен! Пишу эти строки с величайшим облегчением, смешанным с тревогой: ведь обвиняемый – не кто иной, как этот злосчастный валлиец Ринвик Уильямс, тот самый, видевший настоящего Монстра в действии.
Очевидно, наш отставной балетный танцовщик славится своей навязчивостью в ухаживаниях. Удивительно, как много дам внезапно опознали в нем нападавшего, едва услышав новости о вчерашнем обвинении мисс Энн Портер, после которого его отволокли на Боу-стрит. Итак, истина побеждена желанием найти козла отпущения!
Невезение мистера Уильямса достигло апогея вечером в субботу. Дело было так. Мисс Энн Портер гуляла по Сент-Джеймсскому парку в компании подруги и своего нареченного, мистера Коулмена. Вдруг она всполошилась и закричала, что увидела того самого монстра, напавшего на нее после бала в честь дня рождения королевы. Мистер Коулмен был столь галантен, что кинулся в погоню за Ринвиком Уильямсом, но – вот балбес! – потерял след своей добычи и принялся стучать во все двери подряд в надежде отыскать ее вновь. Эту сцену я бы не решилась поместить в нашу пьесу: ни один зритель, наделенный хоть толикой здравого смысла, не поверил бы в это. Много позже он наткнулся на мистера Уильямса на Сент-Джеймс-плейс по чистой случайности и начал настаивать, чтобы тот отправился с ним в дом Портеров. Уильямс согласился (даже не представляю себе почему), и оба проследовали к Портерам. Едва завидев мистера Уильямса, сестрицы хором завизжали: «Это тот самый негодяй!» Уильямс немедленно был схвачен и препровожден на Боу-стрит. Сегодня утром Энн Портер явилась туда и опознала злосчастного цветочника среди целой толпы народу. Теперь фальшивый Монстр отправится под суд, а настоящий, конечно же, должен исчезнуть. Обещайте, что никогда больше не прибегнете к этому образу – разве что на сцене, в заглавной роли!
Ваша
Элизабет.
Лондон, 11–12 июля 1840 г
Адрес был тот же – Бейхем-стрит, 16 – но дом оказался совсем не похож на тот, в котором я побывал. По обе стороны от дверей, точно часовые на посту, стояли мертвые деревья, а серый каменный фасад сплошь зарос странными, слегка фосфоресцирующими грибами. Казалось, грибы эти питаются самим камнем. Стоило мне взойти на крыльцо, как дверь распахнулась под сильным порывом ветра, приглашая внутрь. Передо мной оказался знакомый стол для сеансов и кресло. Другой мебели в комнате не было. Пришлось сесть и ждать – сам не зная чего. Слышны были лишь завывания ветра и странное «тумп, тумп, тумп». Однако я сидел и ждал, словно прикованный к креслу невидимыми узами. Ветер усиливался и завывал все громче. Очередной его порыв ударил в оконное стекло так, точно кто-то требовал впустить его внутрь. Но за окном не было никого и ничего, кроме кроваво-красной полной луны, взиравшей с небес, точно свирепое божество войны.
Сзади послышались скрип и скрежет, точно по полу волокли нечто тяжелое. Звуки приближались. Я обернулся и застыл от ужаса. Там, из двери, ведущей в погреб, появился тот погребенный в яме человек – вернее, все, что от него осталось. Он поднялся на ноги и мучительно медленно, но неумолимо тащился ко мне.
Я укрылся за столом для сеансов, не в силах бежать. Раздался ужасный грохот. Оконное стекло разлетелось вдребезги; сверкающие осколки вихрем закружились вокруг меня. Подняв взгляд к потолку, я увидел, что штукатурку зигзагом пересекает широкая трещина. Точно такая же зловещая трещина пересекла пол, и доски начали быстро разъезжаться, словно трескающийся весенний лед. Но мерцающий остов мертвеца все так же шел ко мне, шаркая по полу ногами. Ветер свистел в его пустых глазницах и яростно трепал зажатый в костлявых пальцах лист бумаги. Словно повинуясь воле магнетизера, я протянул руку за письмом, но тут здание раскололось надвое, и оба мы полетели вниз, в бездонные глубины погреба, а обломки здания рухнули на нас сверху.
