– Он нанес мне рану – прямо сквозь юбки.
Лицо Дюпена оставалось безмятежным, но тон был едок, точно кислота:
– Выходит, Монстр разрезал и ваше платье, и платье вашей сестры?
– Именно так. Два шелковых платья, палевое и желтое, а также и все, что было под ними, было порушено его ужасным клинком.
– Как интересно, – продолжал Дюпен. – Но в стенограмме суда над Ринвиком Уильямсом черным по белому сказано, что Монстром были разрезаны юбки вашей сестры, а вы получили удар по голове.
– Все было так, как я говорю, – тоном оскорбленной невинности ответила мисс Портер. – В конце концов, это случилось со мной, а не с вами.
– Конечно, с вами, это очевидно, – поспешил я вмешаться в надежде задобрить ее.
Но Дюпен продолжал настаивать на своем:
– Лицо нападавшего было ясно видно, несмотря на столь поздний час? И им, без малейших сомнений, был Ринвик Уильямс?
– Я видела его совершенно отчетливо, молодой человек. Я до сих пор обхожусь без очков. А Ринвик Уильямс и до этого приставал ко мне раз десять, так что не был совсем уж незнакомым человеком.
– А не знаете ли – может, Ринвик Уильямс до сих пор жив? – спросил я. – Ему сейчас должно быть года семьдесят три или семьдесят четыре.
– Этого я не могу вам сказать. Конечно, его жертвы опасались, что он выйдет на свободу и будет мстить тем, кто давал показания против него.
– И он пытался мстить?
– Было несколько таинственных происшествий, которые мог устроить он. Но против него не нашлось улик, – туманно отвечала мисс Портер. – Конечно, его и вовсе не следовало выпускать на свободу. За его преступления полагалась виселица, и более мягкий приговор оказался оскорблением, брошенным в лицо всем благовоспитанным леди, которых он ранил и чьи платья уничтожил. Такая моральная ущербность – и всего шесть лет в Ньюгейте, где ему разрешалось развлекать посетителей музыкой, плясками и выпивкой! Да для него это был сущий праздник! Обязательно напишите это в своем эссе.
– Ринвику Уильямсу разрешалось развлекать посетителей в Ньюгейтской тюрьме? – переспросил Дюпен. – Вы сами это видели?
– Этот бесстыдник посмеялся надо мной, прислав приглашение на свой «бал». Но я, конечно же, не пошла.
– Какая жалость.
Выражение лица Дюпена яснее ясного говорило о том, что он считает всю эту историю выдумкой.
– Я, шевалье Дюпен, давала показания на двух судебных процессах. Меня допрашивал сам скандально известный Теофил Свифт. Мне безразлично, верите ли вы моим словам, сэр, но составлять мнение, не изучив доказательств, глупо.
Мисс Портер указала на лист бумаги в одной из рамок на стене. Я поспешил пройти к ней. Дюпен последовал за мной. Листок представлял собою приглашение, написанное от руки.
Ринвик Уильямс
покорнейше просит доставить ему удовольствие,
прибыв на Бал у Монстра
к четырем часам 13 августа 1790 г.
в Ньюгейтский острог.
Вас ожидают развлечения, закуски, напитки и ужин.
Répondez s’il vous plait
[65].
В соседней рамке оказалась газетная вырезка со статьей из «Оракл», датированной двадцатым августа 1790 г.
– Окажите мне честь, шевалье Дюпен, прочтите эту статью вслух, – попросила мисс Портер.
Очевидно, она была оскорблена недоверием до глубины души, но это совершенно не тревожило Дюпена. Он безмятежно, вполне нейтральным тоном прочел:
– «Вся глубина порока, свойственного нашему времени, была как нельзя лучше продемонстрирована на прошлой неделе в Ньюгейтской тюрьме. Лондонский Монстр разослал двум десяткам пар, среди которых – свидетельствовавшие в его пользу друзья, его братья и сестры, несколько заключенных, а также прочие лица, которых у нас еще будет возможность упомянуть – приглашения на бал. В четыре часа гости уселись чаевничать. По окончании чаепития заиграли две скрипки и флейта, и гости пустились в пляс. В развеселом танце наибольший восторг вызвали выходы и антраша Монстра, ловкость коего в подобных забавах весьма интересна, если вспомнить о школе, в которой он приобрел навыки, необходимые для этой области его достижений… – Здесь Дюпен сделал паузу и слегка поморщился от шутки, отпущенной «Оракл» в адрес бывшего балетного танцовщика, обернувшегося злодеем, режущим дам на улицах. – Около восьми часов гостям был подан холодный ужин и вина различных сортов, которые сделали бы честь и самому роскошному празднеству. К девяти гостям пришлось откланяться, так как именно в этот час двери тюрьмы запираются на ночь».
Дюпен повернулся к мисс Портер и слегка склонил перед ней голову.
– Может быть, на этом балу был кто-то из ваших знакомых? – спросил он. – Если Ринвик Уильямс вздумал посмеяться над вами, то, возможно, такие же приглашения получили и мистер Коулмен с вашей сестрой?
– Конечно, они тоже не пошли туда, – буркнула она. – Но раз уж вы не верите доказательствам, находящимся у вас под носом, я знаю человека, который был на этом балу. И его нетрудно отыскать.
– Кто-то из друзей Ринвика Уильямса?
– Пожалуй, да. Хотя всякий раз, когда ему требуется помощь, он называет своим лучшим другом меня, – посетовала она.
– Как же зовут этого человека, и где мы сможем его найти? – как можно вежливее спросил я.
– Это мистер Роберт Николсон. Вы найдете его в Ньюгейтской тюрьме. По крайней мере, на прошлой неделе, когда он писал мне с просьбой об еще одном займе, чтобы расплатиться с кредиторами, он был именно там.
– Значит, преступление мистера Николсона – несостоятельность? – спросил Дюпен.
– Несостоятельность – не преступление, а беда, – возразил я.
– Эти самые слова он повторял множество раз по разным поводам. Однако за пятьдесят-то лет он мог бы научиться воздерживаться от карточной игры. Особенно если постоянно проигрывает.
– Вечные должники – ненадежные друзья, – заметил я.
– А уж мужья из них – просто ужас, – горько добавила мисс Поттер. – Он отнял у меня не меньше, чем Монстр, и теперь я вынуждена жить своими историческими лекциями да еще щедротами племянника и его жены. А не позаботься я о разводе с мистером Николсоном – оказалась бы в Ньюгейте вместе с ним и Монстром. Разве это было бы справедливо?
– Конечно, нет. Спасибо вам за чудесную лекцию. Мы вам весьма обязаны, – сказал я, добавив в чашу еще несколько монет и увлекая Дюпена за собой, пока он не успел еще чем-нибудь обидеть леди.
Маргит, 17 июля 1840 г., пятница
– Эдгар! Эдгар, дорогой!
Тихий и нежный женский голос доносился издалека, но я отчетливо слышал каждое слово. Надо мной сгустилась тень. Я почувствовал, что рядом кто-то есть.
