– Нет. Маяк учит меня кое-чему другому. Ты не перебивай, слушай, сейчас объясню. Маяк учит, что надо много трудиться, держать свою комнату в чистоте, быть честной и доброй к людям. – Она опустила глаза и добавила: – А в комнате у меня бардак, и иногда я вру и не всегда добра к людям. Но смысл именно в этом.
Саул произнес немного растерянно:
– Эта рыбка тебя, кажется, боится.
– Чего? Она меня просто не знает! Если б знала, то пожала бы мне руку.
– Не думаю, что у тебя найдутся нужные слова, чтобы убедить ее в этом. К тому же есть множество способов причинить ей вред, даже того не желая. – Глядя в эти немигающие синие глазки с золотистыми полосками и вертикальными темными зрачками, он вдруг ощутил: вот она, основополагающая истина.
Но Глория не придала этим словам значения.
– Тебе ведь нравится быть смотрителем маяка, да, Саул? – Саул. А вот это уже что-то новенькое. Когда это они успели стать друг для друга просто Саулом и Глорией, а не мистером Эвансом и Глорией?
– Почему спрашиваешь? Хочешь занять мое место, когда подрастешь?
– Нет. Никогда не хотела стать смотрителем маяка. Рыться в земле, выращивать помидоры, все время лазать по лестницам. – Неужели именно так он проводит все свое время? Наверное.
– Ну по крайней мере, ты в этом честна.
– Ага. Мама говорит, что не надо быть такой прямолинейной.
– Да, пожалуй что. – Его отец мог бы быть менее прямолинейным, потому что честность зачастую служит просто поводом для жестокости.
– И вообще, я отсюда скоро уеду. – В голосе ее звучало сожаление.
– А вот это жаль. Потому как ты девочка честная.
– Ну, я же себя знаю, верно? Ладно, мне пора бежать. Мама скоро заедет, на машине. Едем в город, встречаться с отцом.
– О, так он забирает тебя на каникулы?
Тень от облака снова пробежала над маленьким прудом, и они увидали отражение двух своих лиц. Он мог бы сойти за ее отца, разве нет? Или слишком стар? Нет, гнать прочь такие мысли, это признак слабости.
– На этот раз подольше, – сказала она, и радости в ее голосе не было. – Мама хочет, чтоб я побыла у него пару месяцев, это как минимум. Потому что она потеряла вторую работу и хочет найти новую. Ну, короче, недель на восемь. Или дней на шестьдесят.
Он покосился на Глорию. Лицо такое серьезное. Целых два месяца. Страшно долго.
– Ничего. Тебе у него будет весело. А когда вернешься, тебе это место понравится еще больше.
– Оно мне и сейчас нравится. И весело мне там не будет. Подружка папы – просто сучка.
– Не надо так говорить.
– Извини. Но это правда.
– Это мама твоя ее так называет?
– Нет. Сама придумала. Это несложно.
– И все равно постарайся с ней поладить, – сказал Саул. Это был максимум того, что может посоветовать смотритель маяка. – Ведь не насовсем же тебя туда отправляют.
– Само собой. А потом я вернусь. А ну-ка помоги встать. Вроде бы мама подъехала. – Он не слышал шума машины, но это ничего еще не значило.
Он протянул ей руку, распрямился, чтобы она могла опереться на него, и помог ей подняться на ноги. Она стояла, покачиваясь, потом положила ему руку на плечо. И сказала: – До свиданья, Саул. Смотри, сбереги эту лужицу для меня.
– Вобью возле нее колышек с табличкой. – Он пытался выдавить улыбку.
Она кивнула, а потом бросилась прочь, бесстрашно перепрыгивая с одного камня на другой – вот ведь маленькая егоза.
Неожиданно для самого себя он развернулся и, пока она не успела исчезнуть из виду, крикнул:
– Эй, Глория!
Она тоже обернулась, раскинула руки, чтоб сохранить равновесие, стояла и ждала.
– Не забывай меня! Береги себя! – Он хотел, чтобы это прозвучало небрежно, как бы между прочим. Не получилось.
Она кивнула, махнула ему рукой и что-то прокричала в ответ, но он не расслышал, а потом помчалась по лужайке, свернула за угол, за маяк, и исчезла из виду.
Внизу, в воде, рыба заглатывала маленького красного краба, который отбивался как-то медленно и лениво, словно и не хотел вырваться на свободу.
0016: Кукушка
Маяк проглядывал сквозь туман, словно зыбкое отражение самого себя; серый холодный пляж, песок шелестел и терся об обшивку лодки, оставленной ими на мелководье. Гребни мелких волн загибались полукругом – эдакий бульон из искаженных вопросительных знаков. Маяк не соответствовал воспоминаниям Кукушки – все стены обгорели, краска облупилась до самого верха, до фонарной комнаты, где лежали изуродованные и потухшие прожекторы. Огонь закоптил и окна на лестничных площадках, и в сочетании с кусками разбитого стекла и разбросанными кругом предметами, талисманами, накопленными людьми за долгие годы, все это превращало маяк в нечто шаманское. Теперь здание могло служить лишь ориентиром для их лодки – простейшая из функций, – а больше было никому не нужно. Маяк превратился в высокий, узкий, населенный призраками редут.
– Сожжен по приказу командира пограничного отряда, – сказала им Грейс. – Сожжен потому, что они не понимали его, а вместе с маяком сгорели и журналы.
Но Кукушка уловила колебание в голосе Грейс, словно та умалчивала о том, что произошло в действительности, умалчивала о резне и обмане, не желала говорить, что именно пришло сюда со стороны моря.
Возможно, она до сих пор пытается как-то систематизировать все это, отделить реальное от воображаемого.
Может быть, журналы все же уцелели, несмотря на произошедшее, может, хотя бы часть их удастся восстановить? Может, если они войдут, поднимутся в фонарную комнату, откроют люк, глянут вниз, то увидят то же, что видела биолог да и она сама много лет тому назад? Что, если отраженный свет этих старых записей озарит их неким новым знанием, внедрится в их сновидения, навеки возьмет их в плен? Или же они найдут там всего лишь груду пепла? Кукушке не слишком хотелось это выяснять.
Близился вечер. Они отплыли с острова рано утром в большой лодке, которую, как оказалось, Грейс прятала вдали от пирса. Биолог больше не появлялась, хотя Контроль окидывал взглядом морские просторы с почти патологической тревогой. Но Кукушка почувствовала бы ее присутствие задолго до того, как они могли оказаться в опасности. Ей не хотелось говорить ему, ради своего же блага, что океаны, через которые проплывает сейчас биолог, куда шире и глубже, нежели то пространство, что им предстояло пересечь на пути к маяку.
Они двинулись к маяку по берегу, выбрав тропинку, где было меньше риска попасть под обстрел снайпера, возможно, засевшего где-то наверху. Грейс считала, что все здесь или погибли, или давным-давно покинули это место, но она могла и ошибаться. Со стороны моря не появлялся никто, будь то призраки или создания из плоти и крови. «Они выходят из моря, все эти твари, такие, как биолог, только менее добрые».
