Я сочувственно улыбнулся:
– Да уж.
Печатник посмотрел на меня:
– Но я должен делать что могу, следуя совести.
– Да. Лорд Парр благодарен вам. Он просил меня взяться за расследование убийства, которое коронер почти забросил. Я сказал констеблю и всем прочим, включая собственного ученика, которого послал обследовать сад за хибарой Грининга, что действую по поручению родителей Грининга. Я позволил себе допросить добрейшего Хаффкина и хотел бы также допросить Элиаса. Насколько я знаю, он помешал предыдущей попытке проникновения к Гринингу.
– Так он говорит, а Элиас не лжец, хотя и непослушен.
– Вы не должны говорить ему про книгу, и никому другому тоже.
Оукден понимающе кивнул:
– Клянусь Господом, сэр, я знаю, сколько осмотрительности требует это дело. Иногда добрые христиане должны говорить как с невинностью голубки, так и с мудростью змеи, не правда ли?
– В этом деле – определенно. А теперь не могли бы вы мне рассказать своими словами, что произошло в тот вечер?
Джеффри повторил то же, что рассказал мне Хаффкин: что услышал шум и поспешил на улицу.
– Когда я подбежал к хибаре, то услышал, как мастер Грининг кричит кому-то, чтобы отвязались от него. Думаю, он дрался с ними. Я подергал дверь, она оказалась заперта, и я налег плечом. Она сразу поддалась.
– Она была заперта изнутри?
– Да, мастер Грининг, как вам известно, жил там и запирался на ночь. Я могу только догадываться, что напавшие постучали в дверь, вломились внутрь, когда он им открыл, а потом заперли дверь за собой.
– Хаффкин описал мне их.
– Да, а я заметил их лишь краем глаза.
– Он, кажется, умный старик.
– У бедняги плохо с легкими, как и у многих из нас в этом ремесле. Боюсь, когда умер бедняга Грининг, я воспользовался случаем: взял Элиаса к себе, а Джона Хаффкина перевел на работу полегче.
– Пожалуй, так вышло лучше для всех.
– Я надеюсь.
– Когда вы вошли, что еще вы увидели, кроме того, что краем глаза увидели напавших?
– Мой взгляд сразу привлек огонь. Мне пришлось тушить его. – Рассказчик серьезно посмотрел на меня. – С этой бумагой и печатными материалами пожар – постоянная угроза на этой улице. К счастью, кипа бумаги еще не разгорелась, и я сумел затоптать огонь. Потом я увидел беднягу Грининга, – он вздохнул, – на полу. Надеюсь больше никогда не увидеть ничего подобного. А потом я заметил обрывок бумаги у него в руке – бумаги самого лучшего качества, какая только бывает на рынке. Я прочел и понял, что это не просто убийство. Услышав, что идет Хаффкин, я засунул обрывок страницы в карман.
– Вы думаете, они убили его до того, как вы пришли?
Джеффри покачал головой:
– Когда я первый раз налег плечом, они еще кричали. Но потом шум стих, только послышался страшный звук – наверное, один из них ударил Грининга дубиной, и тот упал.
– И они вырвали у него из рук книгу, – задумчиво проговорил я, – но часть титульной страницы осталась у него. Вероятно, в спешке не заметив этого, они зажгли огонь и убежали.
– Думаю, так могло быть. – Оукден печально покачал головой. – Не знаю, может быть, не ворвись я тогда, они бы не запаниковали и не убили бы его.
– Я думаю, убили бы, если бы он сам не отдал книгу.
Мой собеседник грустно кивнул.
– Вы хорошо знали Армистеда Грининга? – спросил я.
– Он появился на Патерностер-роу пять лет назад. Сказал, что он из Чилтерна – он и говорил с тамошним акцентом, – но его жена умерла в родах вместе с ребенком, и он приехал в Лондон искать счастья. Бедный парень, у него всегда была грусть на лице. Он арендовал этот клочок земли, где стоит его хибара, у Палаты приращений
[20] – он принадлежал маленькому монашескому дому, чьи остатки так и стоят на земле за хибарой. – Джеффри сардонически улыбнулся. – По иронии судьбы, учитывая религиозные взгляды Грининга. Он построил свою хибару сам с несколькими лондонскими друзьями. Не могу сказать, что я хорошо его знал, он был человек замкнутый, – но я кое-что слышал и видел, особенно в последнее время… – Печатник в нерешительности замолчал.
– Что бы вы ни рассказали мне о нем, ему это уже не причинит вреда. Старик Хаффкин кое о чем намекал мне…
– Это может повредить Элиасу. Если он попадет в руки Гардинера и его волков.
– Я отчитываюсь только перед лордом Парром и королевой.
Джеффри вытаращил глаза:
– Перед самой королевой?!
– Да, – ответил я и добавил с ноткой гордости: – Я знал ее, когда она была еще леди Латимер.
– Я думаю, Грининг был очень радикален. – Оукден серьезно посмотрел на меня. – «Известный человек».
Я вздрогнул. Это было кодовое слово для обозначения лоллардов, а теперь и анабаптистов. А печатник продолжал:
– Можете ли вы гарантировать, что все, что я расскажу вам об Элиасе, не ввергнет его в беду? – Он говорил тихо, сосредоточенно, напомнив мне еще раз, как опасно рассуждать о религии радикалов.
Некоторое время я молчал в нерешительности. Я знал, что по крайней мере лорд Парр будет безжалостен, если решит, что это необходимо для защиты королевы. А любое упоминание об анабаптизме – это все равно что сунуть палку в осиное гнездо. И я ответил:
– Обо всем, что может повредить подмастерью, я доложу только лично королеве. Ее милосердие и верность друзьям хорошо известны всем.
Оукден встал и посмотрел в окно на хибару Грининга.
– У этого сарая тонкие стенки. К Армистеду приходили друзья и гости, с которыми он вел громкие религиозные дискуссии. Особенно этим летом, когда из-за жары все держали окна нараспашку. Я иногда слышал их разговоры – скорее споры, иногда слишком громкие, чтобы оставаться безопасными. По большей части я слышал только гул голосов, случайные фразы, но и этих фраз бывало достаточно, чтобы навострить уши. Собирались очень странные компании. Человек шесть, иногда семь, но всегда присутствовали трое – шотландец, голландец и англичанин, все известные как местные радикалы.
– Маккендрик, Вандерстайн и Кёрди.
Джеффри кивнул.
– Думаю, мастер Кёрди – довольно состоятельный человек. Мастер Грининг однажды рассказывал мне, что тот посылал одного из своих помощников помогать ему в строительстве этой хибары. Шотландец тоже помогал: помню, что видел его. Это большой сильный парень.
– Значит, Грининг знал их почти с тех самых пор, как приехал в Лондон? А вы были с ними знакомы?
– Шапочно. Они держались обособленно. Знал я на самом деле только Армистеда Грининга – как соседа и коллегу-печатника. Иногда на улице мы обсуждали состояние дел и раз или два одалживали друг другу бумагу, если у одного из нас была работа, а запасы истощались.
