– Слово джентльмена.
– Ладно. – Мои глаза обратились к окну Билкнапа. – После обеда я полежу часик-другой, мне нужно отдохнуть. А потом вернусь.
* * *
Я отправился домой. Когда я шел по дорожке к дому, в дверях появилась Джозефина в новом платье, а рядом с нею – молодой человек в строгом камзоле. Агнесса Броккет придержала дверь, улыбаясь им, а Тимоти стоял у угла дома, с любопытством на них поглядывая. Кавалеру Джозефины было немного за двадцать. Он был стройным, темноволосым и умеренно красивым; должно быть, это и есть тот молодой человек, с которым она выходила гулять. При моем приближении девушка покраснела, а юноша приподнял шапку и поклонился.
– Я Эдвард Браун, сэр. Служу у вашего коллеги мастера Питера Хеннинга.
– Ах да! Хороший человек, – кивнул я. – Я с прискорбием узнал, что его жена умерла – несколько месяцев назад, верно?
– В декабре, сэр. Мой хозяин очень горевал. Он подумывает бросить работу и поехать домой в Норфолк.
– Надеюсь, он этого не сделает, – рискнула вмешаться моя служанка.
– Спасибо вам, что разрешили Джозефине выйти на прогулку, – сказал любезнейший Браун.
Я улыбнулся девушке:
– Рад видеть, что она выходит на люди. Куда вы направляетесь?
– Думаю, на луга близ Линкольнс-Инн.
– Там должно быть чудесно сегодня.
– Хорошо за ней ухаживайте, – сказала с порога Агнесса.
– Непременно, – заверил ее Эдвард.
Я обернулся к Тимоти:
– Ты хотел поговорить со мной?
– Я… Я только хотел сказать, что Бытию нужно еще сена.
– Так принеси его завтра, – ответила миссис Броккет, – а сейчас можешь быть свободен.
Мальчик тут же умчался. Джозефина и молодой Эдвард посмотрели друг на друга и улыбнулись. Я разрешал Тимоти покупать свежее сено по мере надобности, и, очевидно, он задержался только для того, чтобы посмотреть на любезнейшего Брауна. То, что молодой человек отнесся к этому скорее с юмором, чем с раздражением, было еще одним очком в его пользу.
Мы с Агнессой смотрели, как парочка удаляется по гравиевой дорожке. И тут с дороги в Линкольнс-Инн донесся звук – тихий удар колокола. По спине у меня пробежали мурашки. Это был похоронный звон, который бывает, когда умер кто-то из членов инна, и в данном случае колокол звонил не иначе как по Билкнапу. Теперь у меня не было возможности ни о чем спросить его – даже своей смертью он перехитрил меня.
– Приятно видеть Джозефину счастливой, – сказала миссис Броккет.
Я улыбнулся ей:
– Да.
Женщина в нерешительности помолчала и добавила:
– Она немного рассказала мне о своем прошлом… Она так вам обязана.
У нее за спиной появился Мартин: он, как всегда, медленно вышел из комнат и посмотрел на дорожку, с которой Джозефина и любезнейший Браун выходили на улицу. Неодобрительный взгляд. Значит, в своей неприязни к Броккету девушка пользовалась взаимностью. Я задумался, что за этим кроется, а Мартин резко обратился к жене:
– Какое тебе до них дело? Ты сказала мастеру Шардлейку о госте?
Агнесса приложила руку ко рту.
– Ох, простите…
Муж опередил ее:
– Молодой джентльмен, юрист, приходивший два дня назад, пришел снова. Он так и не говорит своего имени. – Броккет нахмурился на такое нарушение этикета. – Я сказал ему, что вы ненадолго зайдете на обед. Он ждет у вас в кабинете.
– Спасибо, Мартин.
Я скорее вошел внутрь. В кабинете я увидел стройную фигуру сидящего в кресле Уильяма Сесила с задумчивым и обеспокоенным лицом. При моем появлении он встал и поклонился.
– Простите, что беспокою вас в день Господень, сэр, – быстро проговорил он, – но произошли серьезные события.
– Касающиеся «Стенания»?
[24]
– Не напрямую.
– Вы нашли друзей Грининга? Лорд Парр сказал, что вы поговорите с ними.
– Я попытался. Но все они сбежали из своего жилья. Исчезли, все трое. Никто не знает куда. – Молодой человек тяжело вздохнул. – Однако мы должны поговорить об этом подмастерье Элиасе.
– Вы разыскали его?
Сесил набрал в грудь воздуха и посмотрел на меня в упор своими выкаченными глазами.
– То, что от него осталось. Его нашла собственная мать прошлой ночью в проходе у их дома с проломленной головой в луже собственной крови. – Его лицо исказилось судорогой.
– Господи Иисусе!
Уильям не отрываясь смотрел на меня.
– Но перед смертью он успел кое-что сказать ей – женское имя.
– Какое? – Я боялся услышать имя королевы, но Сесил сказал:
– Анна Эскью. Он успел выговорить: «Убит за Анну Эскью».
Глава 12
Мать Элиаса жила в узеньком переулке между Патерностер-роу и собором Святого Павла, огромная тень которого и гигантский шпиль маячили над бедными домами внизу. Мы с Сесилом направились из моего дома прямо туда.
По пути он тихо рассказал мне, что случилось:
– Лорд Парр попросил меня поговорить с тремя друзьями Грининга. Он рассказал мне о его убийстве и о том, что пока подозреваемых нет, но есть деликатные политические последствия, и он хотел бы, чтобы вы поговорили с его друзьями. Насколько я понимаю, вам он рассказал больше. – Уильям бросил на меня взгляд с искоркой любопытства в своих больших глазах.
– Немного больше, – ответил я и с сочувствием заключил: – У вас, наверное, был хлопотливый день.
– Да. Жена расстроилась, что я работаю в воскресенье, но я сказал ей, что этого требует необходимость.
– А вы сами не знали кого-нибудь из друзей Грининга? – спросил я.
– Нет, – ответил мой спутник чуть резковато. – Но один мой друг из нашего прихода знаком с Кёрди, свечником. Похоже, Кёрди может оказаться сакраментарием – его семья явно принадлежит к старым лоллардам, как и у Грининга. Может быть, он даже анабаптист, хотя это, пожалуй, слухи. – Он уставился на меня твердым немигающим взглядом. – Для ясности, мастер Шардлейк, я никогда не оправдывал сакраментаризма и не могу питать ничего, кроме отвращения, к этим анабаптистам, которые хотят перевернуть все, толкуя Библию в соответствии с собственными дикими фантазиями. То, что Грининг и его друзья игрались с такими идеями, вовсе не означает, что они поддерживали их. – При всей своей молодости Сесил говорил как взрослый, опытный мужчина.
– Это верно.
– Все друзья Грининга жили близ Патерностер-роу и собора. Сегодня я вышел рано утром – думал, что это лучшее время, чтобы застать их, перед воскресной службой. Изгнанный шотландский проповедник Маккендрик жил в дешевой комнатке, которую снимал у свечника Кёрди, вдовца. Очевидно, Кёрди был дружелюбным, общительным человеком, имевшим профессию и сотрудничавшим с другими производителями свечей. Маккендрик же, со своей стороны, слыл угрюмым. И он человек рослый, бывший солдат, люди старались с ним не браниться.
