Он покосился на меня, но встал и поспешил прочь, бесшумно закрыв за собой дверь. Велев Скелли говорить всем посетителям, что меня нет, я вернулся к Милдмору. Я обманывал его, поскольку мое появление в Тауэре явно заставило его поверить – ошибочно, – что я иду по следу, который привел к нему. Но, как и со многими другими всю прошлую неделю, у меня не оставалось выбора. И, в конце концов, дело касалось двойного убийства.
Тюремщик сгорбился в кресле, уставившись невидящим взглядом в окно на проходящих мимо юристов. Я сел за стол и сказал:
– Ну, теперь у нас времени сколько угодно.
Я улыбнулся, а мой собеседник вяло кивнул. Я решил начать с простых вопросов.
– Как вас зовут?
– Томас, сэр.
– И давно вы работаете в Тауэре, Томас?
– Два года. До того мой отец был там тюремщиком. Он и устроил мне должность в Тауэре. Сначала я был стражником снаружи, а когда отец умер в прошлом году, мне предложили его место. – Посетитель прямо посмотрел на меня страстным взором. – Но мне не нравится эта работа, особенно с тех пор, как я нашел Бога и вступил на путь спасения. А в этом году аресты столь многих несчастных агнцев Божьих ввергли меня в великую панику.
Значит, этот человек стал тюремщиком в прошлом году. Вероятно, он не хотел этого места, но найти другую работу было трудно, а это место защищало его от призыва на войну. В Тауэре ему было спокойно. Большие люди королевства сосредоточились на победе в войне, а борьбу между спорящими фракциями и религиозными верованиями временно отодвинули в сторону. Но весной все началось снова.
– Меня мучили угрызения совести, сэр. – Милдмор говорил так, будто я понимал его; он, очевидно, принимал меня за такого же реформатора. Наверное, так ему сказал Сесил. – Это благодаря моей церкви, нашему викарию, я увидел, что единственный путь к спасению лежит через Христа, а единственный путь к Нему – через Библию. – Он продолжил чуть громче шепота: – Я засомневался, действительно ли тело нашего Господа присутствует в мессе. – Теперь он с тревогой посмотрел на меня, хотя своими словами по сути не отрицал мессу.
Я ничего не сказал, но сочувственно кивнул.
– Мой викарий сказал, что я зайду слишком далеко, а отрицание мессы противоречит указам короля, который является главой Церкви и поставлен Богом, – продолжил рассказывать Томас. – Но вскоре я познакомился с мастером Кёрди.
– Пропавшим другом Грининга. Свечником.
– Да, сэр. Он был немного знаком с моей матерью. Она умерла в начале этого года. Я поговорил с ним после похорон, и он пригласил меня выпить. И свернул разговор на религию. Он образованный человек, самоучка, и приятная, обаятельная личность. Мы снова встретились, и он сказал, чтобы я приходил на дискуссии с людьми схожих мыслей, мне может быть это интересно.
Я посмотрел на вытянутое, бледное лицо Милдмора. Одинокий, серьезный, внутренне противоречивый молодой человек, которого, вероятно, недолюбливают из-за его работы, – то, что нужно, чтобы завербовать на сторону радикалов. Меня также поразило, что все члены сообщества были холосты, хотя у Вандерстайна могла быть семья во Фландрии. То есть жены и дети не отвлекали их от цели.
– И вы пошли? – спросил я тюремщика.
– Я впервые посетил собрание в апреле. Они всегда встречались в мастерской у мастера Грининга. Туда могли прийти только приглашенные, и нас просили никому не говорить о наших встречах. – Томас вдруг осекся и закусил губу. – И все, кого я там встречал, теперь разбежались, исчезли. Мастер Грининг мертв, а остальные пропали – не знаю, по собственной ли воле. Подмастерье Элиас, мастер Кёрди, Маккендрик, шотландский проповедник, голландец Вандерстайн, Майкл Лиман, служивший у королевы в Уайтхолле…
Я выпрямился.
– Лиман был членом вашего кружка? – Я и раньше думал, что между ними могла быть связь, но теперь получил подтверждение.
– Да. – Глаза Милдмора расширились. – А вы не знали? Что с ним случилось?
– Я лишь знаю, что он тоже исчез.
Я глубоко вздохнул. Значит, Майкл Лиман взял «Стенание» и отдал Гринингу. Теперь это ясно. И этот тюремщик также упоминал «книгу». Но я должен был ступать осторожно.
Милдмор снова встревоженно посмотрел на меня.
– Пожалуйста, поймите меня, сэр. Я никогда полностью не принадлежал к их кружку. Они относились ко мне настороженно, задавали вопросы о моей вере и все время переглядывались, когда я отвечал. Они как будто… как будто испытывали меня.
– Да, думаю, я понимаю.
Теперь это начинало напоминать не кружок религиозных радикалов, а скорее группу заговорщиков.
А Томас продолжал:
– Им, похоже, не понравилось, что я все еще сомневался насчет мессы. Хотя у них были сильные доводы, что Библия ничего не говорит про мессу… – Он вдруг осекся, еще не совсем доверяя мне.
– Нам вовсе не нужно обсуждать это, – ободрил его я. – Заверяю вас: кто что думает о мессе, совершенно не касается моего расследования.
Молодой человек как будто успокоился и продолжил:
– Они еще что-то говорили и на что-то намекали, чего я не понимал или не соглашался с ними. Они настаивали, что люди должны принимать крещение не в младенчестве, а во взрослом возрасте, как Иоанн Креститель и апостолы. А когда я сказал, что Бог поставил короля главой Церкви, они рассердились. И еще они говорили о бедных людях, которым запрещают читать Библию – мол, это все равно что вырывать слово Божие у людей – и благодарили Бога, что Джон Бойл и другие работают над Евангелием, присланным с материка. Хотя они говорили, что Бойл не понимает, как необходимо свергнуть существующие власти.
– Так они говорили? Именно такими словами?
– Да, сэр. И еще говорили, что королевская кровь ничего не стоит: все мы произошли от Адама, нашего общего отца. – Томас неистово замотал головой. – Такие слова – измена. Я сказал, что это неправильно. – Молодой тюремщик тяжело вздохнул. – Вскоре после этого они сказали мне, что нас разделяет слишком многое, чтобы я мог оставаться членом их кружка. И я ушел, поклявшись никому ничего не говорить о них. Признаюсь, я был рад: я чувствовал, что они все больше и больше меня тяготят.
– Они вели вас на опасный путь.
– Возможно. Не знаю.
Речь моего собеседника снова стала уклончивой, и он отводил взгляд. Милдмор был молод и неопытен, но не глуп. Он, наверное, понял, как и я, что с верой в крещение в зрелом возрасте и ожесточенной критикой существующих общественных устоев он окажется в компании, по крайней мере сочувствующей революционерам-анабаптистам. А если они были анабаптистами, замышляющими какой-то экстремистский акт, завербовать человека в Тауэре, уже имея одного в окружении королевы, было бы им очень полезно.
– Я уверен, что вы поступили правильно, – сказал я, тщательно взвешивая слова. Мне отчаянно хотелось перевести разговор на книгу, но на молодого человека не следовало слишком давить. Кроме того, нужно было дать время Бараку, и я сказал: – Хотя, наверное, это было печально – порвать с такими людьми, когда вы узнали их лучше.
