Королева внимательно посмотрела на меня:
– А вы делаете это, потому что вас попросила я?
– Я делаю это для вас, из преданности вам, – тихо ответил я. – И потому, что если ваша сторона одержит верх, людям может быть позволена некоторая свобода совести и вероисповедания, потому, что подмастерьев, молодых дворянок и старых священнослужителей не будут сжигать заживо у столба за их личные верования на глазах у таких людей, как Рич и Гардинер.
Екатерина потупилась и через некоторое время прошептала:
– Вы хотите сказать: когда умрет мой муж?
И тут слова вдруг потоком полились из меня:
– Люди страшно запуганы, Ваше Величество. Они боятся, что за любую веру, которая может одобряться сегодня, через месяц их могут послать к столбу. Это ведет их не к вере, а к осторожному, полному страха фарисейству. Страха перед тюрьмой и костром, – тихо добавил я.
– Я тоже боюсь этого, – ответила моя собеседница. – Иногда в эти последние месяцы я бывала так поражена страхом, что еле могла встать с постели, не говоря уж о том, чтобы говорить и вести себя, как подобает королеве. – Она содрогнулась.
Мне страшно хотелось прикоснуться к ней, утешить ее, но я не смел этого сделать. Какое-то время мы молча стояли напротив огромного причудливого камина, где над пустой решеткой резвились высеченные на панелях геральдические звери. Мэри Оделл дожидалась в нескольких ярдах от нас, скромно сложив перед собой руки.
Наконец королева глубоко вздохнула.
– Моя семья надеется, что когда-нибудь я стану регентом при принце Эдуарде, – тихо проговорила она. – Если это случится, не будет никаких сожжений, никаких преследований. Правила управления Церковью будут пересмотрены, исчезнет смертная казнь. – Она сардонически улыбнулась. – Но Сеймуры, как дядюшки короля, считают, что у них больше прав на это. Хотя я уверена, они тоже захотят смягчить суровость законов. Одно время мы вместе противостояли Гардинеру и его сторонникам, но в будущем… Все в руках Божьих. – Ее голос зазвучал более страстно. – Я утешаюсь тем, что будущее в Его руках. Наш долг – быть Его прислугой на этой бедной, жалкой земле. – Она снова склонила голову. – Но я нарушила этот долг, когда из гордыни сохранила свою книгу вопреки советам архиепископа.
– А мой долг – вернуть собственность, украденную у благороднейшей леди, и призвать к ответу убийц. Это все, что я могу обещать, Ваше Величество. Я не могу обещать поисков веры.
– Это больше, чем сделало бы для меня большинство, – улыбнулась королева, а потом импульсивно подняла руку, словно собираясь коснуться моего локтя, но тут же уронила ее обратно.
Когда она заговорила снова, ее голос звучал ровно и даже несколько формально:
– Час уже очень поздний, Мэтью. Мэри может приготовить для вас комнату во внешних апартаментах, чтобы вы ушли завтра утром. Я знаю, у вас много дел.
* * *
Мне нашли место у ворот – большую комнату с тростниковой циновкой и удобной кроватью. Я спал крепко и проснулся поздно: солнце уже поднялось высоко, и с широкого двора за окном доносился говор людей. Было воскресенье, и звонили церковные колокола внутри дворцового квартала и за ним. Мне вспомнилось, что вчера состоялись похороны Билкнапа, о которых я совсем забыл. Интересно, пришел ли на них кто-нибудь? Что же касается его предсмертного злорадства – возможно, эта тайна умерла вместе с ним.
Я торопливо оделся: мне нужно было доставить сообщение Стайсу, а также я хотел поговорить с Николасом. Выйдя из апартаментов, я увидел людей, собравшихся с трех сторон двора у помещения королевской стражи. Слуги, придворные, чиновники – казалось, все сошлись в этом месте. Чуть поодаль я заметил Уильяма Сесила и протолкался сквозь толпу поздороваться с ним.
– Брат Шардлейк? – удивился он. – Вы пробыли здесь всю ночь?
– Да, мне предоставили ночлег, так как было очень поздно.
– Мне тоже часто приходится ночевать здесь. Но я скучаю по жене и детям. – Молодой человек грустно улыбнулся, а потом с любопытством посмотрел на меня. – Вы говорили с королевой?
– Да. В основном о религии.
– Она хочет, чтобы увиденный ею свет увидели все.
– Да, действительно, – согласился я и сменил тему. – Похоже, мастер Сесил, мы будем тесно сотрудничать и даже вместе встречать опасность.
Уильям серьезно кивнул:
– Да. Я не знал, что дело зайдет так далеко.
– И я. – Я с любопытством огляделся. – А зачем все тут собрались?
– Разве вы не знали? Когда король в своей резиденции в Уайтхолле, в воскресенье по утрам он устраивает торжественное шествие в церковь.
– Вместе с королевой?
– Да. Смотрите.
И я увидел, как из богато разукрашенной двери, ведущей в помещение королевской стражи, вышли несколько стражников и выстроились перед ней. Потом вышел другой отряд – королевских телохранителей в своих черных с золотом мундирах и с алебардами. За ними вышел король. Поскольку он был ближе ко мне, чем шедшая рядом с ним королева, я лишь мельком заметил ее по другую сторону этой огромной массы – мелькнуло ее яркое платье. Все, кто был в шапках, сняли их, и толпа издала приветственный рев.
Я взглянул на Генриха. Сегодня он был в официальном пышном наряде – длинной кремовой шелковой робе с куньим мехом на широких подбитых плечах. Он казался чуть менее ожиревшим, и я гадал, не затягивают ли его в корсет, когда он выходит на публику, – об этом ходили слухи. Огромные перевязанные ноги правителя были обтянуты черными рейтузами. Он двигался очень скованно, опираясь одной рукой на толстую трость с золотым набалдашником, а другую продев в руку телохранителя.
Король обошел двор, обернулся, чтобы улыбнуться толпе, и приподнял свою черную шапку, усыпанную мелкими бриллиантами. Однако я заметил, как плотно сжаты его губы, и увидел выступивший на красном лбу и щеках пот. Я мог лишь восхищаться его мужеством по-прежнему появляться перед толпой, демонстрируя свою способность ходить. Должно быть, это причиняло Генриху страшную боль. Он снова приподнял шапку – его маленькие глазки бегали по всему двору, и на мгновение мне показалось, что они задержались на мне. Затем король медленно двинулся дальше, на другую сторону двора, и вошел в двери Большого зала. За ним последовали высшие должностные лица и советники – я увидел в процессии бородатого Пэджета, худого рыжебородого Ризли и герцога Норфолкского в красной робе.
– Мне показалось, он на секунду посмотрел на меня, – шепнул я Сесилу.
– Я не видел. Думаю, он весь сосредоточен на том, чтобы удержаться на ногах. Как только он скроется из виду, его погрузят на коляску. – Уильям печально покачал головой.
– Как долго он еще протянет? – спросил я.
Молодой юрист нахмурился и придвинулся поближе.
– Не забывайте, мастер Шардлейк: предсказывать смерть короля – в любой форме – считается изменой.
