А вот я позволяю себе не спешить, потому что на спуске от Ворот Оша открывается вид на Женевское озеро, а на западе — заходящее солнце. Изумительное зрелище. Ветер гонит облака, они собираются в многослойные громады, сияющие всеми цветами радуги под последними лучами солнца. Александр там, внизу, с женой и детьми. Я думаю о нем. Впервые с того момента, как мы познакомились, я осознаю очевидность, которую до сих пор отвергала. Которую, наверно, просто не хотела видеть. Двадцать лет назад я должна была уйти с ним. Но теперь слишком поздно.
Именно заход солнца над озером, увиденный с нависающей над ним горы, и дал мне осознать эту очевидность. Словно ветер с вершин перевернул страницу, словно вместе с подступающей ночью упал занавес. Вернее, обрушилась часть моей жизни. И новая начала прорастать. Дело закрыто. Я вновь нашла Александра, обретя саму себя, и больше его не потеряю, потому что больше не хочу терять себя, но между нами ничто не будет как раньше, никогда больше не будет этого моря возможностей, которое, наверно, заставило меня пуститься в бегство и бросило в пасть волка. Больше никаких волков, я мечтаю о пастухе, и только пастухом его и мыслю.
Русалочка и пастух.
Просто спасти жизнь
Три часа ночи.
У меня все болит. Спина разламывается, ноги сводит, затылок тянет. И холод — от него не только онемело тело и мускулы, теперь он просачивается в кости. Куцый флисовый плед, который я набросил поверх спального мешка, не смог согреть меня суровой ночью в горах.
Мне надо было тронуться в путь вчера в четыре утра, чтобы перехватить ее на берегу озера. Тогда я встретил бы ее на причале и, может быть, мы уже были бы на дороге в Эльзас. Но я нежился рядом с сестренкой, в тепле. Я не мог покинуть ее среди ночи, раз уж мы заснули вместе. Так получилось. Это повелось еще с детства. У нее никого не было, кроме меня, когда она плакала ночью. На Великом Севере никому и в голову не придет отойти от огня, когда волки воют в ночи. Я был ее костром.
Но слезами горю не поможешь. Что сделано, то сделано…
Вот только неплохо бы мне еще соснуть, набраться сил — они мне скоро понадобятся. Но про это «скоро» я ничего не знаю. Если они спустятся, будет уже здорово. Должны же быть у Бабетты профессиональные обязательства, я так думаю. А если они не вернутся? Что мне тогда делать? Отправиться на поиски? В каком направлении?
Они должны вернуться.
И все же я счастлив, что я здесь. Александр поступил бы точно так же. Но почему он поедом себя ест? Ведь он сделал все, что мог. Можно ли на самом деле спасти человека от него самого? А иначе что я здесь делаю?
Что? Кто-нибудь может мне объяснить, что я здесь делаю, глубокой ночью, свернувшись в три погибели на заднем сиденье промерзшей машины перед гаражом девицы, которую я в глаза не видел, в ожидании, пока та вернется с женщиной, с которой я едва знаком?
Но эта женщина, с которой я едва знаком, спасла мне жизнь.
Она просто спасла мне жизнь.
Только и всего.
Поэтому я здесь.
А еще я ее люблю.
Вот так.
Укус материнства
Вчера я так задержалась на спуске, засмотревшись на Женевское озеро и закат солнца, что Бабетта была уже на месте, когда я до него добралась. Вечер сменился глубокой ночью. Кое-что перед собой мы разглядеть еще могли, хотя ни один источник света не попадал в поле нашего зрения, но это было ненадолго. Бабетта распаковала палатку и она сама собой раскрылась. В молодые годы нам приходилось вбивать колышки. С возрастом начинаешь ценить комфорт. Воздух был ледяным и влажным. Мы быстренько закинули все снаряжение внутрь и забрались сами, вернувшись на двадцать лет назад. Я вспомнила то тепло кокона, который мы, подростки, сооружали вокруг себя всякий раз, когда без всякого страха отправлялись на ночевку в горы. А ведь риск был. Две девчонки, затерянные бог знает где. Но Бабетта никогда не боялась. Поэтому не боялась и я.
В ее вещах царил все тот же неописуемый кавардак, хотя она всегда умудрялась находить нужный предмет, и так же воняли ее грубые башмаки, снятые и пристроенные в углу палатки. Но мне было плевать. Это был еще один мой собственный вкус мадленки. Только у меня мадленки особенные. Бабетта надула два небольших матраса, и мы улеглись лицом друг к другу. Ее голова оказалась в углу палатки, и рассеянный свет маленькой лампочки позволял только угадывать форму ее лица, отражаясь разве что в глазах. Но я видела, что она улыбается. Улыбка, исполненная сожалений. Моя была полна будущим. Тем будущим, где меня ждали только встречи без расставаний.
— Тебе надо поспать, ты вообще не должна была лезть сюда. Если тебе станет плохо, я этого себе не прощу.
— Не волнуйся, у меня свой ангел-хранитель!
Она взяла мою руку и крепко ее пожала. Так мы говорили друг другу «я люблю тебя». Несколько долгих секунд нежности, просто чтобы сказать…
Потом она немного отстранилась и задала неизбежный вопрос:
— Почему ты довела до такого, Джульетта? Почему не ушла?
— Он угрожал, и мне было страшно.
— А почему не ушла еще до этого?
— Потому что до этого он был таким милым…
— Но когда ты почувствовала, что он меняется?
— Я боялась остаться одна.
— Лучше быть одному, чем в дурной компании.
— Мне была невыносима мысль, что я останусь одна…
— Но когда он стал жестоким?
— Когда он стал жестоким, было уже поздно…
— Никогда не бывает поздно.
— Знаю… хотя нет, в том-то и дело, что я не знаю. Может, из-за ребенка.
— Почему тебе так хотелось ребенка?
— А тебе разве не хочется?
— Я иногда об этом думаю, но не могу сказать, что мне по жизни без него не обойтись. Почему же ты…
— Для меня это жизненно важно.
— И поэтому ты забыла жить. Тот тип изолировал тебя от всего мира, а ты этого даже не осознала и посмотри, куда это тебя завело. Он бил тебя?
— …
— Ты не смеешь сказать мне?
— Ты разозлишься.
— Да нет же!
— Он изнасиловал меня перед тем несчастным случаем. Думаю, это из-за него я потеряла ребенка.
— Вот сволочь! Ты подашь жалобу?
— Я ушла, это уже хорошо. У меня нет сил бороться с ним. Не сейчас, во всяком случае. Пока что мне нужно почувствовать себя снова живой, просто чтобы не умереть.
— Понимаю. Но он должен заплатить.
— Посмотрим. А сейчас мне нужно одно: обними меня и скажи, что все это закончилось…
Что она немедленно и сделала, не сказав больше ни слова. Ее жестов хватило, чтобы убедить меня, что все позади. Что я в безопасности. И мне было куда менее страшно наедине с Бабеттой, в палатке, стоящей во тьме в самом сердце пустынных гор, чем под одной крышей с Лораном, в прекрасной квартире под видеонаблюдением. Потому что опасность исходила изнутри.
