Аньес вздрогнула и обернулась. В комнату вошёл подвижный пожилой мужчина весьма приятной наружности. Он дружелюбно улыбнулся ей, затем указал на стул. Когда оба уселись, Аньес, не мешкая, достала кулон и показала его Эзре.
Еврей, повертев его сухощавыми длинными пальцами, заметил:
– Он принадлежал графу Дерби, – и хитро посмотрел на неё.
Аньес осторожно кивнула, пытаясь унять бешеный стук сердца, испугавшегося одного только имени врага. С опаской она присмотрелась к еврею: казалось, его не волновало то, что кулон Дерби находится сейчас у неё, а не у графа.
– Сколько вы можете дать мне за него?
– Хм… Дайте-ка подумать. Сделан из меди, – поцокал он языком, – однако гравировка стоящая. И, к тому же, вещь принадлежала графу. Пожалуй, я могу дать вам два шиллинга.
От подобной цены Аньес опешила. Саймон был ещё как прав, говоря о скупости.
– Но этого слишком мало! Вы полагаете, что граф Дерби оценил бы этот кулон всего в два шиллинга?!
– Ну, – мягко засмеялся Эзра, – граф, может быть, и нет, однако сделку совершаем мы с вами.
– Четыре шиллинга, – вздернув подбородок, промолвила Аньес, прямо глядя в глаза старичку.
Как она и ожидала, Эзра снова засмеялся.
– Четыре шиллинга для меня целое богатство.
Аньес демонстративно огляделась вокруг.
– Вы не производите впечатления бедного человека.
– Тогда, по-вашему, я произвожу впечатление транжиры? Этому кулону самая цена два шиллинга.
– Четыре.
– И где только леди выучили торговаться? – усмехнулся Эзра. – Два шиллинга и шесть пенсов.
– Торговаться я как раз не собираюсь. Четыре шиллинга и не пенсом меньше.
– Тогда мы с вами не договоримся, – развёл руками еврей.
Аньес лихорадочно думала. Три шиллинга ей точно нужно было как-то выторговать, чтобы капитан взял её на корабль. Но, помимо этого, нужны были деньги и на еду, и на то, чтобы добраться из Сен-Мало до дома… И Аньес почему-то подумала, что, если она чуть понизит цену, еврей точно так и будет стоять на своём.
– Я могу найти другого человека, кто возьмёт у меня этот кулон за четыре шиллинга.
– Тогда ищите. Мне это кажется весьма сомнительным. Кто станет тратить столько денег на обычный кулон?
– Это не обычный кулон! – вспылила Аньес.
– Да-да, он принадлежал графу Дерби, – отмахнулся Эзра. – Но для большинства это не имеет никакого значения. Его не съешь и, как одеялом, им не укроешься. А скоро зима.
Аньес на некоторое время замолчала. В этом он, конечно, был прав. Однако не один же он такой в Лондоне? Она и в самом деле могла бы найти другого покупателя. Да только время поджимало…
– Три шиллинга и десять пенсов, – твёрдо сказала она, поднимая на еврея взгляд.
– Да я вижу, вам очень нужны деньги. Но я не добрый волшебник, чтобы дать вам столько, сколько вы запросите. Кто посоветовал вам прийти ко мне?
– Саймон с Чипсайда. Он сказал, что с вами трудно договориться. Теперь я вижу, что он говорил чистую правду.
Эзра расхохотался и похлопал себя руками по бокам. Аньес почему-то захотелось улыбнуться его весёлости. Упёртость еврея злила, но она не могла отрицать, что находиться рядом с ним было приятно: от него будто исходили лучи тепла и доброты. Впрочем, Аньес понимала, что впечатление это обманчиво.
– Ладно. Я хотел взять его у вас за два шиллинга, вы продать – за четыре. Остановимся на трёх шиллингах. А, как вам?
Аньес тихонько выдохнула под нос. По крайней мере, теперь будет чем заплатить капитану.
– Я рассчитывала на большую сумму. Три шиллинга и пять пенсов. Как вам?
Эзра почесал подбородок, глядя на неё, затем взял в руки кулон и снова начал пристально рассматривать его. Аньес сидела как на иголках. Наконец еврей ответил:
– Отлично. Три шиллинга и пять пенсов. Ждите меня здесь.
Когда он вышел, Аньес от облегчения откинулась на спинку стула. Пять пенсов – это очень мало… Но, учитывая первоначальную цену, она и в самом деле неплохо поторговалась. Даже удивительно, что еврей вообще ей уступил. Она сначала побаивалась того, что с женщиной он, как и многие мужчины, не захочет иметь дела.
Эзра скоро вернулся и отсчитал ей серебряные монеты. Аньес скрупулёзно пересчитала их ещё раз и, убедившись, что сумма ровно три шиллинга и пять пенсов, ссыпала монеты в кошель, попрощалась и ушла.
Дождь стал сильнее. Аньес постояла некоторое время на пороге, вдыхая свежий воздух и слушая шум капель. С души свалилась огромная тяжесть. Теперь у неё были деньги, чтобы заплатить Джону Неллу, а кроме того, она наконец-то избавилась от кулона Дерби! Это стоило отпраздновать хорошим ужином!
Но тут Аньес приуныла: сегодня ей было совершенно нечего есть, а тратить и так небольшую сумму, ещё не покинув Англии, не хотелось. Она прижала руки к кошелю, хорошо зарубив себе на носу, что воришек в Лондоне много, и пошла под дождём в сторону дома. Ветер теперь пробирал её до самых костей. Она на секунду задумалась: а не спуститься ли к реке – посмотреть на «Лунный берег», на борту которого поплывёт завтра домой? Но желание укрыться скорее в доме было сильнее, поэтому она пошла напрямик.
Вспомнив, что по пути находится лавка Саймона и она обещала заглянуть к нему, Аньес прибавила шагу. Ей не терпелось поделиться с Саймоном новостями. Она так и не привыкла всё держать в себе, поэтому часто приходила к нему рассказать о чём-нибудь, что её впечатлило. Иногда Саймона заменял Эрик, но его она видела довольно-таки редко, только ближе к ночи или совсем уж ранним утром.
На этот раз очереди к Саймону не было. Вся промокшая и продрогшая, она вошла под навес и присела на стульчик, заботливо поставленный рядом Саймоном.
– Ну как всё прошло?
– Неплохо! – воскликнула она, обхватывая плечи и пытаясь согреться. – Я продала этот кулон, а завтра… завтра я уезжаю, Саймон!
– Куда?
Торговец выглядел несказанно удивлённым, и это почему-то насмешило Аньес.
– Домой, Саймон! Наконец-то домой.
– Во Францию! – поражённо воскликнул он.
И Аньес счастливо подтвердила:
– Во Францию! Завтра в полдень… Бог мой, как теперь дожить до завтра?
– Но почему ты не уезжала раньше, если сейчас так этому рада? – недоумевал Саймон.
– Не знаю, – нахмурилась Аньес. – Наверное, что-то держало здесь. Но теперь прошло уже слишком много времени… и если бы я нужна была…
Она вздохнула. О Чарльзе она, разумеется, Саймону ничего не поведала и теперь не собиралась. Но то, что она ему только что чуть не сказала, было верной мыслью. Если бы она была ещё нужна Чарльзу, он бы её не бросил или уже нашёл к этому времени. Даже Дерби умудряется как-то находить её: а ведь им движут более низкие чувства, чем любовь, – месть и желание. Она вообразила, где бы сейчас была, если бы Дерби её по-настоящему любил. Но, опомнившись, едва не подскочила. Как она только додумалась до такого?
