— Нет, ее отпечатков нет. Присутствуют следы вашей подруги Екатерины Рихтер, ее племянника Юрия, ваши, Сергея Яковлевича, но следов Лизы нет. Но она могла быть в перчатках, сами понимаете. Алиби у нее нет, мотива как будто бы тоже. Однако…
— Что однако? И из пистолета, что вы обнаружили в ее квартире, тоже, я так думаю, никто не стрелял.
— Не стрелял.
— Ничего не понимаю.
— Думаю, я не сказал вам. Мы проверили все его разговоры на всех его пяти телефонах. В основном звонки были рабочие, он разговаривал с режиссерами, продюсерами, актерами. Но незадолго до смерти ему звонила Лена Юдина, это вы знаете. А последний звонок как раз Лизы Воронковой. Телефон, с которого ваш муж с ней разговаривал, а это было уже после того, как вы уехали в Улитино, исчез вместе с остальными. Думаю, что все эти телефоны Воронкова надежно спрятала.
— Бред. Разговаривал он с ней ночью, и что?
— А то, что она могла позвонить ему, а потом приехать, заставить его открыть гараж, вывести машину и отправиться на ней на место преступления, чтобы потом отвезти его труп в Лобаново.
Все это звучало крайне неубедительно.
— Хорошо, я вам так скажу. Ее отец подозревает, что она убила Голта. И очень переживает по этому поводу. Возможно, она сама ему что-то рассказала.
— Вот теперь что-то проясняется. А Юдина?
— После того, как нам стало известно время смерти Голта, мы проверили алиби Юдиной — в ту ночь она была дома, вместе с родителями. К ним заходил брат мужа, приносил ведро с земляникой и видел Лену. Словом, это не Юдина. Мои люди разговаривали с оператором турфирмы: ваш муж, Наталия Андреевна, действительно собирался отправиться с Юдиной в Дубровник, у них остался даже автограф Голта на свежем журнале «Ориентир-Туроператор». С чего бы это ей убивать любовника, с которым они сразу же после его гастролей в Париже собирались в Дубровник?
— Значит, все-таки Лиза. А разве у нее нет алиби? — Я все еще продолжала цепляться за невиновность Лизы, не желая верить в подлость Александра Борисовича Воронкова. Кто бы знал, как мне хотелось ощущать себя объектом обожания и желания!
Я жалела, что не могу рассказать следователю о Марине и ее ночной поездке на Павелецкий вокзал. Иначе пришлось бы рассказывать и о моей пропавшей подушке. И о следах крови на полу в гардеробной. Все эти факты наверняка вызвали бы подозрение у Мишина, и кто знает, может, он и усомнился бы в виновности Лизы.
Но я промолчала. Кто знает, что там было на самом деле.
— Так что скажете, Наталья Андреевна? Одно ваше слово — и дело будет закрыто, а в тюрьму сядет настоящий убийца, но только не имеющий никакого отношения к убийству вашего мужа. Просто в обществе на одного преступника станет меньше. Он будет изолирован!
— Да он ведь и так будет изолирован… — Я не знала, какое принять решение. — Саша, пожалуйста, дайте мне время.
— Хорошо. Я понимаю вас.
Мне хотелось сделать для него, уставшего и чувствовавшего себя перед всеми обязанным, что-нибудь хорошее. Да, к сожалению, следователей не выбирают, и мне достался Мишин. Не очень внимательный, не очень талантливый. Однако даже если бы он был гениальным следователем, все равно не все в нашем с ним деле зависело бы от него. В его системе многое зависело от руководства, каких-то частных интересов. Вот Лиза, к примеру, яркое тому доказательство. Единственная дочь Воронкова. Кто знает, что пообещал он высшему начальству за то, чтобы Лизу оставили в покое? Может, дом в Париже? Или в Монте-Карло? Или виллу на Багамах? Да за это можно такой придумать хитроумный план по обвинению в убийстве Голта совершенно невиновного человека, не говоря уже о настоящем преступнике!
Я вынесла ему конверт с деньгами, протянула.
— Все равно — спасибо за вашу работу. С вами я чувствовала себя в безопасности почему-то. Хотя знала, что я-то тут ни при чем.
Мишин ушел. Я чувствовала себя опустошенной.
Чтобы не наломать дров, не совершить глупостей, я решила в тот день вообще не выходить из дома. И по возможности не отвечать на телефонные звонки. Разве что реагировать на рабочие.
Вот я и отреагировала. Часа через два после ухода Мишина, когда я, зарывшись в простыни, все еще спала, глуша сном свои впечатления и желания, тяжкие мысли и безумные планы, мне позвонил Жорж, шеф-повар из «Мопры». Он звонил крайне редко, и каждый раз я напрягалась, слушая его голос с приятным европейским акцентом: пожар?
Но, слава богу, никакого пожара не случилось. Однако Жорж сказал мне в страшном волнении, что Олечка уволилась, а для него, человека, привыкшего считать работящую и контактную Олю своей правой рукой, это было сродни катастрофе.
Оля написала заявление об уходе, оставила свой поварской колпак и фартук на кухне, помахала всем рукой и ушла.
Без объяснения причины. Я спросила Жоржа, быть может, она выглядела расстроенной, все-таки, когда мы виделись с ней последний раз, она была немного не в себе, тяжело переживала разрыв со своим мужем. У меня даже промелькнула мысль, что Оля могла в отчаянии, находясь в депрессии, сделать что-нибудь с собой. И была удивлена, когда услышала, что Оля выглядела вполне довольной жизнью. Что ж, она могла найти себе новое место работы, подумала я с грустью и разочарованием. Вроде бы я платила ей хорошо, не знаю, что могло случиться. Или же ее веселый и счастливый вид был началом истерики, глубокого погружения в депрессию.
Я решила позвонить Вадиму, спросить, в каком состоянии он оставил Олю вчера, когда провожал. Как она себя вела, о чем говорила, может, делилась какими-то планами. Но телефон Вадима был выключен. Я позвонила Оле. «Вне зоны действия сети». Вот где она? Что с ней?
Я позвонила Фиме, рассказала об Оле, попросила разыскать ее. Не могла же я сидеть без действия, когда мой работник попал в беду! К тому же я могла элементарно предотвратить эту самую беду. Сколько женщин отправляются в мир иной из-за козлов-мужиков!
Время приближалось к восьми часам, мне пора было собираться к Кате. После душа я причесалась, уложила феном волосы волнами, накрасилась ярко, надела красное платье до середины колена, черные туфли на каблуках. Ну и брильянты — сережки, кольца, брошь. Конечно, я наряжалась для Юры. После того, что я услышала на той записи от него, и чувствуя, что он где-то в глубине души готов отказаться от меня из-за своих дурацких (а может, и не дурацких) принципов, я испытала чувство, похожее на тоску перед вынужденным прощанием. Да, скорее всего, мы с ним расстанемся, но не сейчас, возможно, когда я выберу себе мужа.
Сегодня же вечером подразню его этим красным платьем с декольте, пусть любуется моей грудью, мечтает, страдает.
Я никогда не приходила к Кате с пустыми руками. Поэтому выбрала подарок к этому первому их с Валей семейному торжеству. Подумала, что итальянская ваза из настоящего муранского стекла придется очень даже кстати — Катя очень любит цветы и часто покупает их для себя. А уж теперь, когда в ее жизни появился Валя, цветов, возможно, будет больше! Но первый букет для этой самой вазы я собиралась купить немедленно, по пути к Кате, в круглосуточном цветочном магазине. Можно было, конечно, заказать по интернету, но заказ мог прийти с опозданием. А я запланировала заехать еще в один магазин, купить что-нибудь к столу.
