Удивленный Джо говорит, что сперва быстро примет душ и переоденется.
– Наверное, надо почаще устраивать себе выходные, – бросает он через плечо.
Джо возвращается на кухню умытым и с влажными волосами. На шее висит полотенце.
– Умираю с голоду, – признается он. – Это ты в честь чего?
– В благодарность.
– За что?
– За то, что ты дал мне работу. Что ты хороший друг. – Пробираюсь к стулу рядом с ним и макаю круассан в кофе. – Позвонила Пите утром, – откусываю немного, – мы все уладили.
– Отлично, спасибо. – В голосе Джо слышится облегчение.
Подношу ко рту второй круассан, однако замираю, заметив взгляд Джо.
– Что?
– Вот это аппетит.
– Их надо брать по два, Джо. Обязательно. Одного всегда мало.
– Что еще обязательного в этой жизни?
– Понятия не имею. Солнечный свет. Праздники. Сон. Красивые картины.
– Шампанское после тяжелого дня. Холодное пиво летом.
– Друзья. Смех.
– Смотреть страху в глаза. Делать то, что любишь. Ни о чем не жалеть.
– Олли сказал бы о писательстве. Писательство и веселье.
Джо задумывается.
– А почему бы нам не прогуляться?
Он убирает тарелки в раковину.
– Сейчас?
– Почему бы нет? Я редко беру выходные, поэтому совершенно не желаю сегодня возиться со счетами или навещать отца. И вообще, потом мне бы пригодилась твоя помощь, хочу посмотреть пару квартир. Ты свободна?
Нам с Джо показывают квартиру в центре Винчестера. По бумагам здесь должна красоваться современная кухня, но на деле поклеены обои с плющом, а когда Джо открывает шкафчик, его дверца повисает на одной петле.
Мы переходим в крошечную хозяйскую спальню.
– Сюда легко поместится кроватка, – заявляет Шейн, агент по продаже недвижимости. У него жирные волосы.
Переглядываемся с Джо и решаем не комментировать.
Квартиры номер два и три не лучше, поэтому мы с Джо перестаем тратить время и направляемся в ближайшее кафе. Заказываем на обед по сэндвичу с беконом и тарелку соленой жареной картошки на двоих. Пока мы ждем, я разглядываю девочек-подростков за соседним столиком. Одна похожа на испанку или итальянку, а у другой каштановые волосы, как у меня, и бледные веснушки на коже.
– Так, сейчас мы запишем то, что будем делать через десять лет, – говорит более светленькая, вручая подруге листок бумаги. – Знаешь, типа, где будем работать, за кого выйдем замуж, сколько заведем детей…
– Ты, наверное, выйдешь за кого-нибудь творческого, – задумывается темноволосая. – За художника, например.
– О, мне нравится! А ты будешь с доктором, – уверенно заявляет первая. – Работать я буду в сфере моды.
Джо тоже за ними наблюдает. Олли говорил, что станет известным писателем.
– Я собирался править миром, – бормочет Джо.
– Мои работы должны были продавать с молотка в «Сотбис»
[4] за миллионы, но я годами не брала кисть в руки.
– Я открыл винный бар. Теперь я обречен стать алкоголиком. – Джо касается своим стаканом моего и корчит рожицу.
– Выйду замуж в двадцать семь, – продолжает та, что посветлее, – как моя мама. Детей у меня будет, наверное, трое. Два мальчика и девочка, в таком порядке.
Я наклоняюсь через стол. Не могу больше слушать.
– Простите. Я очень извиняюсь, но должна кое-что сказать…
Ручки зависают над бумагой. Девчонки смотрят на меня, как на сумасшедшую.
– Перестаньте писать, потому что ничего, абсолютно ничего не выйдет так, как вы задумываете.
– О чем вы? – покраснев, спрашивает та, что светлее.
– Наслаждайтесь сегодняшним днем, – убедительно говорит им Джо. – Нам не дано узнать, что будет завтра, не то что через десять лет.
– Сами мы явно не живем сегодняшним днем, правда? – обращаюсь я к Джо, когда мы выходим из кафе. – Зря я влезла. Наверное, перепугала бедняжек! А дальше что? Подсядем к той паре на скамейке? – киваю я на пожилую чету у банка. – Посоветуем прыгать с банджи, пока они достаточно молоды и зубы еще свои?
Джо витает где-то в своих мыслях.
– Бекка, я не был на похоронах Олли.
– Знаю. Если бы я тогда смогла поступить иначе, я бы…
– Так вот, у меня есть идея. Хочу с ним попрощаться, но по-своему. Ты мне поможешь?
Мы с Джо любуемся видом с края холма Святой Екатерины.
– Олли обожал здесь гулять, – рассказываю я. – Мы поднимались сюда на Рождество, когда хотели сбежать от Пиппы с Тоддом, близнецов, настольных игр, пропахшего индейкой дома. Стояли здесь, кричали во все горло, танцевали.
– Олли любил танцевать. И меня все время вытаскивал, помнишь? Он называл меня занудой, – с улыбкой говорит Джо.
– До сих пор называет.
Джо поворачивается, и на его губах играет та самая улыбка, от которой становится теплее. Я одновременно поражаюсь и чувствую облегчение от того, как спокойно он воспринимает эти голоса.
– У него было здесь какое-нибудь любимое местечко?
Я веду Джо к лабиринту на вершине холма, темным линиям, вырезанным в земле.
– Олли обожал легенду, что лабиринт – дело рук ученика Винчестерского колледжа, которого наказали за какую-то провинность. Никто не знает, за какую; достаточно серьезную, раз его оставили в колледже на каникулах. Говорят, он бродил по холму и сходил с ума от скуки, поэтому придумал и вырезал этот лабиринт. Кажется, папа упоминал, что вырезано ложкой.
– Здесь, – решает Джо, держа за ниточки три голубых шара, которые мы после обеда купили в магазине игрушек. – Олли, – начинает он, – я буду краток. Прости, что я тебя подвел, что мы так и не увиделись. Прости, что причинил тебе боль.
Он отпускает первый шарик, и я гадаю, где же окончится его полет.
– Я здесь с Беккой и хочу, чтобы ты знал: я буду изо всех сил помогать ей и твоему сыну. Твоя душа, конечно, останется с ними и будет их направлять, но, если ты того пожелаешь, я буду поощрять твоего сына заниматься музыкой, писательством, любить регби и футбол, а не только долгоносиков. Если мне повезет, я тоже попинаю с ним мячик и расскажу обо всех приключениях, что случались с нами в Бристоле.
Второй шарик улетает в небо.
– Ты, как солнце, освещал жизнь окружающих. Да, ты не был идеален, – добавляет Джо с улыбкой, – но что я в тебе больше всего любил, так это умение веселиться. Пусть временами я зануда, – ты раскрывал мои лучшие стороны, и я тебя никогда не забуду.
