— Как думаешь, мы там воронок не понаделали, Спрут?
— Таких, чтоб кто-то потонул, — точно нет. Хорошо, что ты не сбежал, — тихонько добавил Спрут, когда всадники начали спускаться по склону позади них.
Смычок бросил на него острый взгляд:
— А чего ты не слышишь?
— Ну, этого-то я сказать никак не могу, а, Скрип?
Подъехал первый всадник — другой сапёр, Может, из шестого взвода.
— Чисто-гладко, — сообщил он. — Только вы слишком коротко поставили. Что толку устраивать большой взрыв, если сам потом лежишь мордой в грязи?
— Ещё есть ценные замечания, Может? — прорычал Спрут, отряхиваясь (впрочем, никакого сколько-нибудь заметного успеха он не достиг). — Если нет, то будь паинькой, езжай туда да проверь на предмет воронок.
— Медленно, — добавил Смычок. — Пусть конь сам выберет темп.
Брови сапёра поползли вверх:
— Что, правда?
Затем он направил своего коня в реку. Смычок проводил его взглядом.
— Терпеть не могу вот таких сатириков.
— Виканцы с него шкуру заживо сдерут, есть переломает ноги коню.
— Похоже, намечается вражда.
Спрут на миг прекратил безуспешные попытки очистить одежду и нахмурился:
— Что?
— Да нет, ничего.
Подъехали Ранал и Кенеб.
— Отличная работа, — сказал капитан. — Наверное.
— Должно сгодиться, — ответил Смычок. — Если только в нас стрелять не начнут.
— Об этом уже позаботились, сержант. Что ж, вашему взводу выпала привилегия переправиться первыми.
— Есть, сэр.
Должно было бы прийти удовлетворение от хорошо выполненной работы, но Смычок не чувствовал ничего, кроме первичного возбуждения, которое пришло после взрыва. Сломанная песня звучала у него в голове, погребальный плач за каждой мыслью.
— Дорога вроде как свободна, — пробормотал Спрут.
Ага. Только не значит, что мне это обязательно понравится.
Северный берег реки Ватар круто забирал вверх, безлесый холм нависал над дорогой, ведущей на запад. Армия продолжала переправляться, а Гэмет и адъюнкт взбирались по козьей тропе на вершину. Это был второй день, когда они находились у брода, солнце стояло низко в небе, и пламенные потоки света превратили реку в расплавленный поток, хотя с этой стороны скального выступа уже воцарилась глубокая тень.
Жидкая грязь, которая облепила кожаные сапоги Гэмета, высохла в испещрённую трещинками корку и осыпалась мелкой пылью. Кулак шагал вслед за Тавор и с натугой дышал, нижняя рубаха насквозь промокла от пота.
Они выбрались на вершину, снова вышли на солнечный свет. Порывистый горячий ветер овевал голую скалу. С подветренной стороны на выступе виднелся круг камней. Здесь когда-то соорудили очаг или сторожевой костёр, — возможно, во время «Собачьей цепи».
Адъюнкт вытерла пыль с перчаток, затем шагнула к северному краю. В следующий миг Гэмет последовал за ней.
Отсюда уже был виден город Убарид — серовато-коричневый, окутанный дымом, — на северо-востоке. За ним поблёскивало Криводожальское море. В городской гавани теснилось множество кораблей.
— Адмирал Нок, — сказала адъюнкт.
— Выходит, он занял Убарид.
— И пополнит там припасы, да, — согласилась Тавор, а затем указала на север. — Вон где, видишь, Гэмет?
Он прищурился, гадая, что именно должен увидеть на просторе пустоши, которая называлась Убарид-оданом. А потом резко выдохнул сквозь стиснутые зубы.
Огненно-красная стена на горизонте, словно второй закат.
— Вихрь, — произнесла Тавор.
Ветер вдруг стал заметно холоднее, навалился на Гэмета с утроенной силой.
— А за ним, — продолжала адъюнкт, — ждёт нас враг. Скажи, как думаешь, Ша’ик попытается задержать наше продвижение?
— Глупо было бы не попробовать, — ответил Кулак.
— Уверен? Разве ей не лучше встретиться в бою с не нюхавшими крови новобранцами?
— Это рискованная ставка, адъюнкт. Сам поход уже закалит Четырнадцатую. На месте Ша’ик я бы предпочёл встретиться с уставшим от боёв, измочаленным врагом. Врагом, отягощённым ранеными, недостатком стрел, коней и прочего. И к моменту этой последней встречи я бы уже кое-то узнал о вас, адъюнкт. Вашу тактику. А так Ша’ик вовсе не может к вам присмотреться.
— Да. Любопытно, не так ли? Либо она ко мне равнодушна, либо считает, будто уже узнала обо мне всё, что нужно, — а это, разумеется, невозможно. Даже если принять за допущение, что у неё есть шпионы в нашей армии, до сих пор я разве что организовала походный строй.
Шпионы? Нижние боги, я об этом даже не подумал!
Некоторое время оба молчали, размышляя каждый о своём и продолжая смотреть на север.
Солнце уже почти скрылось за горизонтом слева от них.
Но Вихрь горел собственным огнём.
Глава шестнадцатая
У Силы есть голос, и голос этот — песнь таннойского духовидца.
Кимлок
Его разбудили слабые и влажные тычки в бок. Он медленно открыл глаза и повернул голову. К животу приткнулся детёныш бхок’арала, испятнанный какой-то кожной болезнью.
Калам сел, сдержав порыв схватить зверька за шкирку и швырнуть в стену. Разумеется, дело было не в жалости. В этом подземном храме жили сотни, если не тысячи бхок’аралов, которые отличались сложным социальным устройством: причини вред детёнышу, и Калама может погрести под собой целая стая взрослых самцов. Твари вроде и некрупные, но их клыки могут посоперничать с медвежьими. И всё равно он с трудом сдержал отвращение и осторожно отпихнул детёныша подальше.
Тот жалобно мявкнул и посмотрел на Калама снизу вверх огромными влажными глазами.
— Даже не пытайся, — пробормотал убийца, отбрасывая шкуры и вставая. Кусочки отшелушившейся кожи покрывали живот, тонкая шерстяная рубашка была влажной от мокрого носа детёныша. Калам стянул и швырнул её в угол каморки.
Он уже неделю не видел Искарала Прыща. Если не считать редких покалываний в кончиках пальцев рук и ног, убийца более-менее оправился от нападения демона-энкар’ала. Алмазы были доставлены, и теперь Каламу не терпелось уйти.
Из коридора донеслось неразборчивое пение. Убийца покачал головой. Может, когда-нибудь Могора и споёт правильно, но пока… нижние боги, какой скрежет! Он подошёл к своему потёртому дорожному мешку и принялся рыться в нём, пока не отыскал запасную рубашку.
Внезапно снаружи послышался топот. Калам обернулся как раз в тот момент, когда дверь распахнулась. На пороге стояла Могора, в одной руке деревянное ведро, в другой — швабра.
