— И мы довершим! — Корболо Дом засмеялся, сжав кулаки с побелевшими костяшками. — Скворец! Мёртв! О, благословен будь Худ в эту ночь! Я принесу жертвы на его алтарь! И Дуджек — о, его дух воистину сломлен. Раздавлен!
— Хватит злорадствовать, — проворчал Геборик с отвращением.
Камист Релой наклонился вперёд.
— Л’орик! — прошипел он. — Что насчёт Быстрого Бена?
— Он жив, увы. Калам не сопровождал армию — никто не знает, куда он пропал. Выжила всего лишь горстка «Мостожогов», и Дуджек распустил их, приписав к потерям…
— Кто выжил? — настаивал Камист.
Л’орик нахмурился:
— Я сказал: горстка. Это важно?
— Да!
— Хорошо, — Л’орик взглянул на Ша’ик: — Избранная, позволишь ли ты мне связаться ещё раз с моим слугой в этой удалённой армии? Это займёт всего несколько мгновений.
Она пожала плечами:
— Действуй.
Затем, когда Л’орик опустил голову, она медленно откинулась в своём кресле.
— Итак. Наши враги потерпели непоправимое поражение. Императрица и её драгоценная Империя наконец истекают кровью. Всё, что нам остаётся, — нанести последний, смертельный удар.
Геборик подозревал, что он единственный из присутствующих уловил пустоту в её словах.
Сестрица Тавор осталась теперь одна.
И она предпочитает быть одна. В одиночестве ей удобней всего. Ах, девочка, ты могла бы изобразить восторг от этих вестей, однако они вызвали в тебе нечто совершенно противоположное, так ведь? Твой страх перед сестрицей Тавор только усилился.
Пригвоздил тебя к месту.
Л’орик заговорил, не поднимая головы:
— Дымка. Пальчик. Молоток. Штырь. Сержант Мураш. Лейтенант Хватка… капитан Паран.
Из кресла с высокой спинкой раздался глухой стук, когда Ша’ик откинула голову назад. Со своим слабым зрением Геборик сумел только подметить, что краска отхлынула с её щёк, но потрясение, он знал это, отразилось на лице Ша’ик. Потрясение, поразившее также его самого, хотя вызвало его лишь понимание, а вовсе не то, что эта весть означала для юной женщины на троне.
Не обратив на случившееся внимания, Л’орик продолжал:
— Быстрого Бена произвели в Высшие маги. Надо думать, выживших «Мостожогов» переправили с помощью Пути в Даруджистан, хотя на самом деле мой шпион не уверен в этом. Скворец и павшие «Мостожоги»… были похоронены… в Семени Луны, которое… Нижние боги! Брошено! Сын Тьмы бросил Семя Луны! — Он сильно вздрогнул и, часто моргая, поднял голову. Глубоко вдохнул и невпопад закончил: — Скворца убил один из командиров Бруда. Похоже, предательство — чума любого союза.
— Конечно же, предательство! — насмешливо фыркнул Корболо Дом.
— Мы должны учитывать Быстрого Бена, — сказал Камист Релой, непрерывно сжимая руки на коленях. — Что, если Тайшренн пошлёт его к Тавор? И как насчёт оставшихся трёх тысяч из войска Однорукого? Даже если Дуджек не командует ими…
— Их дух сломлен, — сказал Л’орик. — Потому-то слабые души среди них меня и отыскали.
— И где Калам Мехар? — прошипел Камист, непроизвольно оглянувшись назад и поглядев затем на свою тень на стене.
— Калам Мехар — ничто без Быстрого Бена, — брюзгливо заявил Корболо Дом. — Он теперь даже ещё ничтожнее, потому что его любимый Скворец мёртв.
Камист обернулся к своему товарищу:
— А если Быстрый Бен вновь объединился с этим проклятым убийцей? Что тогда?
Напанец пожал плечами:
— Скворца убили не мы. Их мысли будут заняты желанием отомстить убийце из Брудова окружения. Не стоит бояться того, что никогда не случится, старина.
— Все, кроме Геборика, вон! Сейчас же! — голос Ша’ик неожиданно громко прозвучал в зале.
Все недоумённо переглянулись, затем встали.
Фелисин Младшая заколебалась:
— Мать?
— Ты тоже, дитя. Вон.
Л’орик промолвил:
— Остался вопрос о появлении нового Дома и всём том, что это означает, Избран…
— Завтра вечером. Тогда и продолжим обсуждение. Вон!
Вскоре Геборик уже сидел вместе с Ша’ик один. Она некоторое время смотрела на него в молчании, затем внезапно встала и сошла с возвышения. Упала на колени перед Гебориком, достаточно близко, чтобы он мог отчётливо видеть её лицо. Оно было мокрым от слёз.
— Мой брат жив, — прорыдала она.
И внезапно оказалась в его объятьях, прижимаясь лицом к плечу, а дрожь била её маленькую, хрупкую фигурку.
Замерев, Геборик молчал.
Она плакала долго, очень долго, и он крепко обнимал её, неподвижный, надёжный настолько, насколько был способен. И всякий раз, когда видение падшего бога вставало перед его внутренним взором, он безжалостно гнал его прочь. Ребёнок у него на руках — ибо она снова стала ребёнком — плакал не иначе, как в муках избавления. Она более не была одинока, один на один со своей ненавистной сестрой, осквернительницей крови рода.
Ради этого — ради нужды, утолённой его присутствием, — собственная скорбь Геборика могла подождать.
Глава восьмая
Из всех необстрелянных новобранцев Четырнадцатой армии более половины были родом с Квон-Тали, континента в самом сердце Империи. Молодые идеалисты ступили на пропитанную кровью землю, вдохновившись жертвами, которые принесли их отцы и матери, деды и бабушки. Великий ужас войны заключается в том, что с каждым новым поколением невинные души повторяют всё тот же кошмар.
Имригин Таллобант. Мятеж Ша’ик, иллюзия победы
Адъюнкт Тавор в одиночестве стояла перед четырьмя тысячами солдат — те толпились, толкались, а офицеры хрипло выкрикивали приказы, но в голосах уже звучала безнадёжность. Пики покачивались и ослепительно сверкали в пыльном воздухе над парадным плацем, словно перепуганная стайка стальных птиц. Солнце лило с неба расплавленный огонь.
В двадцати шагах за ней стоял Кулак Гэмет и — со слезами на глазах — смотрел на Тавор. Злобный ветер швырял пыль прямо в лицо адъюнкта. Иногда она полностью скрывалась в клубах. Но Тавор не шевелилась, продолжала стоять с прямой спиной, вытянув руки в перчатках вдоль тела.
Никто из военачальников не был так одинок, как она сейчас. Одинок — и беспомощен.
Хуже того. Это ведь мой легион. Восьмой. Первый в порядке сбора, храни нас Беру.
Но она приказала Гэмету стоять на месте, быть может, только для того, чтобы избавить его от унижения, которым непременно закончилась бы попытка навести порядок. И приняла всё унижение на себя. И Гэмет плакал, не в силах скрыть свой стыд и горе.
