А это значило, что у Бернара де Тайллебура было два дня, чтобы найти способ войти в город, с каковой целью, шлепая по грязи, то и дело поскальзываясь, почти ничего не видя из-за тумана, он следовал за сэром Уильямом Дугласом в долину, через речку и вверх по крутому склону.
– В какой стороне город? – спросил он рыцаря.
– Когда туман поднимется, святой отец, я скажу тебе.
– Думаешь, они будут соблюдать перемирие?
– А как же, в Дареме полно святых людей вроде тебя, – с усмешкой ответил сэр Уильям, – а главное, они до смерти напуганы.
Действительно, именно деревенские монахи вели переговоры о выкупе, и сэр Уильям уговаривал короля не соглашаться на их предложения. По его разумению, монахи последнего не предложат, и ежели они сулят тысячу фунтов, то самое лучшее – перебить их и забрать две. Увы, король Давид не оценил столь здравого подхода. Бо́льшую часть юности Давид Брюс провел во Франции и нахватался там представлений о рыцарской чести и морали, каковые никогда не обременяли сэра Уильяма.
– Ежели попадешь в город, ты будешь там в безопасности, – заверил священника старый вояка.
Всадники поднялись на вершину холма, и сэр Уильям, повернув на юг, поехал вдоль гребня, все еще придерживаясь окаймленной каменной оградой дороги, которая под конец вывела их к перекрестку. Здесь обнаружилась убогая, буквально в четыре лачуги, деревенька. Хижины были такими приземистыми, что их соломенные крыши казались торчащими прямо из комковатой, заросшей сорняками почвы. В центре перекрестка грязные борозды обходили заросший травой и крапивой участок, на котором стоял кренившийся к югу каменный крест. Остановив лошадь рядом, сэр Уильям принялся разглядывать обвивавшего его резного дракона. У креста недоставало одного конца. Дюжина солдат, спешившись, шмыгнули в низенькие хижины. Однако они не нашли никого и ничего, хотя в одном очаге еще тлели угольки, которые шотландцы и использовали, чтобы поджечь соломенные крыши. Кровли занимались неохотно, ибо солома отсырела и слежалась настолько, что поросла мхом и грибами. Выпростав ногу из стремени, сэр Уильям попытался пинком свалить поломанный крест. Тот, однако, устоял, а рыцарь, приметив на лице Бернара де Тайллебура неодобрение, фыркнул и нахмурился.
– Это никакое не святое место, а распроклятая нечестивая Англия! – Он указал на резного дракона с разинутой пастью: – Разве это не безобразная, мерзопакостная тварь, а?
– Драконы суть творения греха, порождения дьявола, – отозвался Бернар де Тайллебур. – Им ли не быть мерзостными и безобразными?
– Дьявольское отродье, а? – Сэр Уильям снова пнул чудище ногой. – Моя матушка, – пояснил он после третьего безрезультатного пинка, – всегда говорила мне, что проклятые англичашки прячут свое краденое золото как раз под такими вот украшенными драконами крестами.
Две минуты спустя крест был повален, и полдюжины бойцов разочарованно сплевывали в яму, оставшуюся на месте вывороченного столба.
– Никакого золота, – с досадой проворчал сэр Уильям и, созвав своих людей, повел их на юг, подальше от едкого, сделавшего придорожный туман еще гуще, дыма разгоревшихся-таки хижин.
Он высматривал скот, который можно было бы отогнать к основным силам шотландцев, но поля и пастбища оказались пусты. Позади всадников зарево горящей деревни окрасило облака и туман алыми и золотыми отблесками, которые постепенно тускнели, оставляя после себя лишь запах гари. И тут неожиданно, словно донесшись с небесной выси, послышался наполнявший этот пустой мир тревогой перезвон колоколов. Уильям, которому показалось, что звук исходит с востока, свернул с дороги сквозь пролом в стене, выехал в поле, привстал на стременах и настороженно прислушался. Увы, густой туман сбивал с толку. Определить, с какого расстояния и даже с какой стороны доносился звон, было невозможно, а потом он оборвался, смолк так же внезапно, как и начался. Туман начинал редеть, клочьями улетучиваясь сквозь окрашенные осенью в оранжевый цвет кроны вязов. Пустой выпас, где Бернар де Тайллебур опустился на колени и громко затянул молитву, усеивали белые шляпки грибов.
– Тихо, святой отец! – рявкнул сэр Уильям.
Священник сотворил крестное знамение, словно моля Небеса простить воина, столь нечестиво прервавшего молитву, и посетовал:
– Ты ведь сам говорил, что никаких врагов тут нет.
– А я прислушиваюсь вовсе не к каким-то там дерьмовым врагам, – буркнул сэр Уильям, – а к колокольчикам на шее коров или овец.
Однако для человека, только и ищущего что живность для походного котла, старый рыцарь выглядел слишком нервным. Он беспокойно ерзал в седле, приподнимался на стременах, всматривался в туман и настороженно прислушивался ко всякому звуку, включая позвякивание уздечки или чавканье копыт в грязи. Ближайшим к нему ратникам он жестом велел молчать. Дуглас стал солдатом раньше, чем многие из этих солдат появились на свет, и если он до сих пор оставался жив, то лишь потому, что обладал звериным чутьем, на которое привык полагаться. И сейчас, вопреки рассудку, твердившему, что английская армия где-то у черта на рогах за морем и бояться здесь некого, это чутье указывало на скрывающуюся в тумане опасность. Непроизвольно, почти не сознавая, что делает, он снял щит с плеча и просунул левую руку в его лямку. То был большой старинный щит, изготовленный еще до того, как воины начали добавлять к кольчугам стальные пластины. Он прикрывал человеческий торс почти полностью.
С края пастбища донеслось восклицание, и рыцарь схватился за меч, но тут же понял, что его ратник просто вскрикнул от неожиданности, когда из поредевшего наверху, хотя в низких долинах по обе стороны кряжа он еще стелился молочными реками, тумана выступили башни. За одной из таких рек, на следующей возвышенности, из призрачной белизны показались контуры большого собора и замка. Они проступали из марева, величественные и мрачные, словно порожденные чарами, и слуга Бернара де Тайллебура зачарованно уставился на высившиеся громады. На вершине более высокой башни собора толпились одетые в черное монахи, и слуга увидел, что они указывают на шотландских всадников.
– Дарем, – хмыкнул сэр Уильям, решив, что колокола, должно быть, призывали верующих к утренней молитве.
– Мне как раз и нужно туда!
Доминиканец поднялся с колен, схватил посох и зашагал к окутанному туманом городу.
Сэр Уильям пришпорил коня и перегородил французу дорогу.
– Эй, умерь-ка свою прыть, святой отец. Что у тебя за срочность? – требовательно спросил он.
Священник попытался обогнуть воина, но тут послышался лязг стали, и перед лицом доминиканца возник длинный, холодный, отливающий тускло-серым клинок.
– Святой отец, я же спросил, что у тебя за срочное дело?
Голос сэра Уильяма был так же холоден, как и его меч.
Кто-то из ратников окликнул его, и рыцарь, обернувшись, увидел, что слуга священника наполовину извлек из ножен собственное оружие.
– Святой отец, – с укоризной промолвил Дуглас, – ежели твой чертов бастард не уберет свой кинжал, мы покромсаем этого малого на ломтики и умнем вместо свинины.
