– Что тебе следует сделать, – сказал он де Тайллебуру, когда вкус крови исчез, – так это снова показать Ги Вексию подвал, чтобы напомнить ему, какой ад ожидает этого человека, если он нас подведет. А потом отправляйтесь вместе с ним в Эвек.
– Вы хотите послать Вексия в Эвек? – Де Тайллебур не сумел скрыть своего удивления.
– Он безжалостен и жесток, – сказал кардинал, уже встав и надевая шапку, – и ты говорил мне, что это наш человек. Поэтому мы не пожалеем денег, мы дадим ему черный порох и достаточно людей, чтобы сокрушить Эвек и доставить изменника Гийома в наше подземелье.
Бессьер проводил взглядом терновый венец, который возвращали в дарохранительницу, и подумал, что скоро сможет поместить в эту часовню, в это вместилище славы и величия, еще более благословенную святыню. В его распоряжении будет сокровище, которое возведет его на престол святого Петра и повергнет к его стопам весь христианский мир со всеми его богатствами.
Он получит Грааль.
Томас и Робби оба порядком провоняли: их одежда стала заскорузлой от грязи, в кольчугах застряли прутики и прошлогодние листья, а давно не стриженные, спутанные, сальные волосы походили на вороньи гнезда. По ночам друзья дрожали от пробиравшего до костей холода, но зато дни они проводили просто замечательно, играя в темных долинах и густых зарослях близ Эвека в опасную игру со смертью. Робби, закутавшись в черный плащ, с черепом на палке скакал на бледном коне, заманивая людей Кутанса под выстрелы Томаса. В живых оставались лишь немногие, ибо густые леса не только позволяли, но даже вынуждали его стрелять с близкого расстояния. Эта игра живо напоминала Хуктону песни, которые любили петь лучники и которые пересказывали у костров женщины. Трубадуры никогда не исполняли таких песен, ибо в них рассказывалось об изгое и разбойнике по имени Робин. То ли Робин Гуд, то ли Гъюд, то ли еще как-то – точно Томас не знал. Однако ему было известно, что этот Робин был англичанином, настоящим героем, лет двести назад наводившим своими стрелами страх на тогдашних английских лордов, которые в ту пору сплошь были французами. Отважный парень использовал против них английское оружие, боевой лук, и нынешняя знать, надо думать, считала эти истории вредными, поэтому трубадуры никогда не исполняли их в манорах и замках. Томас порой думал, что неплохо бы записать их самому, только вот он никогда не писал по-английски. Все книги, которые когда-либо попадали в руки молодого Хуктона, были на латыни или французском. Но почему бы не поместить под обложку и баллады о Робин Гуде? Иногда холодными ночами, когда они ежились в каком-нибудь с трудом найденном временном прибежище, он рассказывал истории Робби, но шотландцу они казались скучными.
– Я предпочитаю истории о короле Артуре, – сказал он как-то.
– У вас в Шотландии их рассказывают? – изумился Томас.
– Ну конечно рассказывают, – ответил Робби. – Как же иначе? Артур, он ведь был шотландцем.
– Да будет тебе чушь пороть! – возмутился Хуктон.
– Он был шотландцем, – настаивал его друг, – и он убивал чертовых англичан.
– Король Артур был англичанином, – сказал Томас, – и, скорее всего, в жизни не слышал ни о каких чертовых шотландцах.
– Иди ты в ад, – огрызнулся Дуглас.
– Я тебя первым туда спроважу.
Томас сплюнул и подумал, что если он когда-нибудь запишет истории про Робин Гуда, то обязательно отправит легендарного лучника на север поддеть нескольких шотландцев на честные английские стрелы.
На следующее утро им обоим было стыдно за свою несдержанность.
– Это потому, что я голодный, – сказал Робби. – Я всегда становлюсь вспыльчивым, если проголодаюсь.
– Да ты вечно голодный, – возразил Томас.
Шотландец расхохотался, потом закинул седло на белую лошадь. Животное поежилось. Оба коня питались скудно и сильно ослабли, так что Томас с Робби старались не выезжать на открытую местность, где сытые, крепкие кони графа могли настигнуть их усталых скакунов. Хорошо еще, что холода пошли на убыль, но потом с запада, с моря, пригнало тучи, зачастили дожди, а пытаться стрелять в такую погоду – это лишь попусту гробить лук. Граф Кутанс наверняка начал надеяться на то, что святая вода его капеллана прогнала бледного коня из Эвека и тем самым спасла ему людей. Другое дело, что благословение, коль скоро оно имело место, коснулось и его врагов. Мало того что обстрел прекратился из-за отсутствия пороха, так еще и луга вокруг манора подтопило так, что траншеи превратились в дождевые канавы, где осаждающие бродили по колено в слякотной воде. У лошадей начали гнить копыта, а люди не вылезали из хижин, дрожа от лихорадки.
Каждое утро на рассвете Томас и Робби сперва ехали в леса, к югу от Эвека: там, на той стороне манора, у графа не было никаких осадных сооружений, а только маленький караульный пост. Они останавливались на опушке и махали руками. На третье утро со стены помахали в ответ, но после этого, до тех пор пока не хлынули ливни, гарнизон никаких знаков не подавал. На следующее утро после того, как у них вышел спор о короле Артуре, Томас и Робби в очередной раз помахали защитникам манора, и на крыше появился человек. Он поднял арбалет и выстрелил высоко в воздух. Стрела не была нацелена на пост осаждающих, и те, если и проследили ее полет, ничуть этим не заинтересовались и не обеспокоились. А вот Томас приметил, что стрела упала на лугу, плюхнулась в лужу и скользнула в мокрую траву.
В тот день они не выезжали, терпеливо дожидаясь темноты, а едва пали сумерки, прокрались на луг и на четвереньках принялись шарить в густой мокрой траве среди старых коровьих лепешек. Времени на это ушла уйма, но наконец Робби нашел стрелу и обнаружил там вощеный пакет, обернутый вокруг короткого древка.
– Видишь? – сказал шотландец, когда они вернулись в свое укрытие и, дрожа, ежились рядом со слабым костром. – Это очень даже возможно.
Он указал на послание, обернутое вокруг стрелы. Чтобы заставить стрелу лететь, письмо прикрепили к древку хлопковой бечевкой, которая усела и стянулась так, что Томасу пришлось ее перерезать. Потом он развернул вощеный пергамент и поднес поближе к огню, чтобы прочесть накорябанные древесным углем слова.
– Это от мессира Гийома, – сказал Томас через некоторое время, – и он хочет, чтобы мы отправились в Кан.
– В Кан?
– И там мы должны найти. – Томас прищурился и поднес письмо с корявыми каракулями еще ближе к огню, – мы должны найти капитана по имени Пьер, или, по-нашему, Питер Виллеруа.
– Уж не Гадкий ли Питер? – вставил Робби.
– Нет, – возразил его товарищ, пристально всматриваясь в пергамент. – Корабль этого человека называется «Пятидесятница», а если его там не будет, мы должны поискать Жана Лапуйе или Ги Верго.
Томас держал послание настолько близко к огню, что оно начало темнеть и загибаться по краям, и последние слова он прочитал вслух, прямо с листа:
– «Скажи Виллеруа, что „Пятидесятница“ должна быть готова к отплытию в День святого Климента. Провизии надо взять столько, чтобы десяти пассажирам хватило до Дюнкерка. Ждите вместе с ним, мы встретимся с вами в Кане. Чтобы мы знали, что послание дошло, разожгите ночью огонь».
