– Я все выясню, – заявил он, – и вернусь, чтобы помочь вам.
– Я пойду с тобой, – вызвался Робби.
– Ты останешься здесь, – строго сказал Томас. – У мсье Виллеруа есть для тебя работа.
– Работа? – Робби, ничего не понявший из предыдущего разговора, несколько насторожился. – Какая, интересно?
– Ничего особенного, – заверил его товарищ, – но тебе понравится!
Подозрения шотландца усугубились.
– И куда же ты собрался?
– В церковь, Робби Дуглас, – сказал Томас. – Представь себе, я пойду в церковь.
Англичане захватили Кан прошлым летом. Они удерживали город достаточно долго, чтобы изнасиловать там всех женщин и разграбить все богатства, а затем оставили Кан – обобранным, полуразрушенным и истекающим кровью. Англичане тогда ушли, но заболевший Томас вынужден был остаться. Доктор Мордехай лечил его в доме мессира Гийома, а когда Хуктон малость поправился и уже мог ходить, тот поместил его в abbaye aux hommes
[22] для встречи с братом Гермейном, попечителем монастырского скрипториума – хранилища, где монахи занимались перепиской рукописей. Брат Гермейн несомненно должен был знать, когда День святого Климента, но это была не единственная причина, по которой Томас собирался посетить аббатство. Он решил, что если кто-то и способен прочесть странные письмена в книге его отца, так это старый монах. Мысль о том, что, может быть, уже сегодня утром он разгадает тайну Грааля, вызвала у Хуктона прилив возбуждения. Это удивило его. Юноша часто сомневался в существовании реликвии и от души желал, чтобы его миновала чаша сия, но теперь вдруг ощутил азарт охотника. Более того, лучник неожиданно преисполнился ощущением значимости этого поиска, да настолько, что замер, уставившись на отражавшийся от реки свет. Он попытался вспомнить видение, явленное ему в ту ночь на севере Англии, и все сомнения вдруг показались нелепыми. Конечно, Грааль существует, он лишь ждет, когда его найдут, чтобы принести счастье истерзанному миру.
– Осторожно!
От размышлений Томаса оторвал оклик человека, толкавшего тачку с устрицами.
Привязанная к тачке собачонка попыталась походя тяпнуть юношу за ногу, но тележка покатилась дальше, веревка натянулась, и шавка взвизгнула. Однако Томас почти не обратил внимания ни на собаку, ни на ее хозяина, ибо был погружен в раздумья. Он размышлял о том, что Грааль, должно быть, скрывается от недостойных, внушая им сомнения. Значит, для того чтобы найти сокровище, нужно уверовать в него и, может быть, попросить небольшую помощь у брата Гермейна.
Привратник у ворот аббатства приветствовал Хуктона, но тут на часового внезапно накатил кашель, да такой, что бедняга сложился пополам. После долгого мучительного приступа он медленно разогнулся и высморкался в пальцы.
– Смерть моя пришла, вот что это такое, – прохрипел привратник, отхаркнув и сплюнув в сторону нищих, маячивших у ворот обители, комок слизи. – Неминучая смерть… А коли тебе в хранилище рукописей, так это вон туда. Мимо крытой аркады.
Томас направился к залитому солнцем помещению, где пара десятков монахов стояли за высокими наклонными столами. В центральном очаге, чтобы не замерзали чернила, теплился огонек, но в помещении с высоким потолком было так холодно, что монахи выдыхали над своими пергаментами облачка пара.
Все они переписывали книги, и в хранилище слышалось лишь постукивание перьев о чернильницы, скрип, шелест и шорох. Два послушника растирали на боковом столике порошок для красок, третий скреб кожу ягненка, а четвертый заострял гусиные перья; и все они нервно поглядывали на сидевшего на возвышении, углубившись в работу над манускриптом, брата Гермейна. Этот монах с тонкими седыми волосами, блеклыми, близорукими глазами и раздражительным выражением лица был стар, мал ростом, тщедушен и согбен. Он низко склонился над листом пергамента и тут вдруг услышал шаги. Попечитель скрипториума резко вскинул голову и, хотя и не обладал острым зрением, углядел на поясе нежданного визитера меч.
– Какое дело привело солдата в дом Божий? – сердито вопросил брат Гермейн. – Явился завершить то, что начали англичане прошлым летом?
– У меня дело к тебе, брат, – сказал Томас.
Поскрипывание перьев неожиданно прекратилось, ибо многие монахи навострили уши.
– Работайте! – сердито бросил им брат Гермейн. – Работайте! Вас еще не перенесли на небеса! У вас есть обязанности, вот и исполняйте их!
Перья вновь окунулись в чернильницы, скрип и шорох возобновились.
Когда Томас поднялся на возвышение, старый монах не на шутку встревожился.
– Мы знакомы? – сердито пробурчал он.
– Мы встречались прошлым летом. Мессир Гийом специально привозил меня встретиться с тобой.
– Мессир Гийом? – Брат Гермейн встрепенулся и отложил перо. – Мессир Гийом? Сомневаюсь, что мы увидим его снова! Ха! Я слышал, что Кутанс обложил его со всех сторон, и поделом. Ты знаешь, что он сделал?
– Кутанс?
– Мессир Гийом, дурень! Он выступил против короля в Пикардии! Против самого короля! Сделался изменником. Д’Эвек всегда был глупцом и постоянно рисковал, но теперь ему повезет, если он сохранит свою голову. Что это?
Томас развернул книгу и положил ее на стол.
– Я надеялся, брат, – промолвил он смиренно, – что ты сумеешь разобраться в…
– Ты хочешь, чтобы я прочитал это, а? Сам так грамоте и не выучился, а теперь решил, будто мне нечем заняться, кроме как читать всякую ерунду, чтобы ты мог определить ценность своей книженции? Безграмотные невежды иногда оказываются обладателями книг и приносят их в монастырь, чтобы мы их оценили. Мечтают, по скудоумию, что обычный сборник благочестивых советов окажется редкой и дорогой книгой по теологии, астрологии или философии. Как, говоришь, тебя зовут? – спросил брат Гермейн.
– Я этого пока не говорил, – ответил юноша, – но меня зовут Томас.
Очевидно, у брата Гермейна это имя не пробудило никаких воспоминаний, ибо он спокойно погрузился в книгу. Монах беззвучно проговаривал слова себе под нос и переворачивал страницы длинными белыми пальцами, пребывая в изумленной отрешенности. Потом он пролистал книгу обратно, вернулся к первой странице и вслух прочитал на латыни:
– «Calix meus inebrians». – Монах вымолвил эти слова на одном дыхании, точно они были священны, потом перекрестился, перевернул страницу и, дойдя до странного древнееврейского текста, разволновался еще больше. – «Моему сыну, – произнес он вслух, очевидно переводя написанное, – который есть сын Тиршафа и внук Ахалиина».
Старик обратил близорукие глаза на Томаса:
– Это ты, что ли?
– Что – я?
– Это ты внук Ахалиина, а? – уточнил Гермейн. Несмотря на плохое зрение, он, очевидно, углядел-таки на лице Томаса недоумение и торопливо буркнул: – Впрочем, не важно! Ты знаешь, что это?
