Три укрепленных лагеря так и не оказали Карлу никакой помощи. Там хорошо помнили строжайший приказ герцога, и, поскольку труба пропела лишь дважды, ни один рыцарь не сдвинулся с места. Желающих оказаться обойденными при разделе земель и добычи не нашлось. Поэтому все оставались на месте, глядя на полыхавшие пожары и гадая, что же творится в большом восточном лагере.
В восточном лагере царил хаос. Эта битва напомнила Томасу штурм Кана: стихийный, случайный, беспорядочный и оттого еще более жестокий. Англичане и их союзники накануне сражения были крайне взвинчены, ожидая поражения, тогда как люди Карла предвкушали победу, но, когда военная фортуна совершила резкий, неожиданный поворот, нервозность англичан обернулась бешеным, остервенелым, кровавым штурмом, а не ожидавшие дурного французы и бретонцы впали в панику.
Звон стали сделался громче, когда английские ратники схватились с людьми Карла, оборонявшими ветряную мельницу. Томас хотел уже присоединиться к этой схватке, но Робби неожиданно потянул его за рукав кольчуги:
– Гляди!
Шотландец указывал назад, в сторону горящих палаток. Робби увидел там трех всадников в черном, а с ними пешего доминиканца. Друзья поспешили к священнику в черно-белом одеянии, топча синюю и белую парусину поваленных палаток. Они промчались мимо упавшего штандарта, пробежали между двумя кострами, миновали открытое пространство, которое клубилось дымом и горящими обрывками ткани. Женщина в наполовину разорванном платье пронзительно вскрикнула и бросилась им наперерез, а за ней, разбрасывая пылающие обрывки парусины своими сапогами, гнался какой-то человек. Они ненадолго потеряли священника из виду, но потом Робби снова заметил черно-белое одеяние: доминиканец пытался сесть на неоседланную лошадь, которую держали для него люди в черном. Томас натянул лук, выпустил стрелу и увидел, как она по самые перья вошла в конскую грудь. Лошадь встала на дыбы, замолотила в воздухе копытами, и доминиканец повалился наземь. Воины в черном галопом умчались прочь, а брошенный на произвол судьбы священник обернулся и увидел своих преследователей. В тот же миг Томас узнал де Тайллебура, Божьего палача. С громким криком Томас снова натянул лук, но инквизитор бросился бежать к оставшимся палаткам, а в поле зрения лучника неожиданно оказался уже поднявший свое оружие генуэзский арбалетчик. Стрела вонзилась итальянцу в горло, обагрив кровью его красно-зеленую тунику. Послышался и тут же смолк женский крик. Робби, а за ним и Томас устремились в шатер, где скрылся де Тайллебур. Входной полог еще качался: Робби клинком отвел парусину в сторону и оказался внутри походной часовни.
Де Тайллебур стоял у алтаря с белым пасхальным покровом. На алтаре между колеблющими огоньками свечей высилось распятие. За стенами шатра царили смерть, хаос и ад, но здесь, в походной церкви, властвовало странное спокойствие.
– Ты мерзавец! – выкрикнул Томас, обнажив меч и наступая на инквизитора, – ты проклятый вонючий кусок мерзкого доминиканского дерьма!
Возложив одну руку на алтарь, Бернар де Тайллебур поднял другую и сотворил крестное знамение.
– Dominus vobiscum, – произнес он глубоким, низким голосом.
Крыша палатки затрещала, вспоротая задевшей ее вскользь стрелой. Другая стрела влетела внутрь, пронзив парусиновый бок, и упала близ алтаря.
– Вексий с тобой? – требовательно вопросил Томас.
– Да благословит тебя Господь, – произнес де Тайллебур. Глаза его горели, голос звучал сурово и строго. Недрогнувшей рукой он осенил лучника крестом, но, когда Томас поднял меч, отступил назад.
– Вексий с тобой? – настаивал юноша.
– Ты его видишь? – вопросом на вопрос ответил доминиканец. Прищурившись, он оглядел часовню, а потом улыбнулся. – Нет, Томас, его здесь нет. Он скрылся в темноте. Ги Вексий ускакал за помощью, а меня ты убить не можешь.
– Интересно почему? – возмутился Робби. – Тебя, сукина сына, убившего моего родного брата!
Де Тайллебур воззрился на шотландца. Он не узнал Дугласа, но видел, что тот в ярости, а потому спокойно, как и Томаса, благословил его.
– Ты не можешь убить меня, сын мой, – сказал он, сотворив крестное знамение, – потому что я священник. Я помазанник Божий, и, если ты дерзнешь коснуться меня, твоя душа будет проклята на веки вечные.
В ответ Томас приставил меч к животу де Тайллебура, вынуждая священника попятиться, прижавшись спиной к алтарю. Снаружи донесся пронзительный крик, сменившийся рыданием. Громко всхлипывая, безутешно плакал ребенок. Где-то неистово залаяла собака. Свет горящих палаток ярко освещал парусиновые стены часовни.
– Ты негодяй, – заявил Томас, – и за все твои злодеяния я собираюсь тебя убить.
– Какие еще злодеяния? – вскричал де Тайллебур в неподдельном возмущении. – Я не творил никакого зла! Я не сделал ничего дурного!
Теперь он говорил по-французски:
– Твой кузен умолял избавить тебя от самого худшего, и я это сделал. Ги Вексий уверял, что рано или поздно ты встанешь на его сторону! Встанешь на сторону Грааля! Я поверил, что ты будешь служить Богу, и пощадил тебя, Томас. Я не тронул твои глаза! Я не выжег тебе очи!
– Я с удовольствием убью тебя, – сказал Томас, хотя, по правде говоря, от одной только мысли об убийстве священника ему становилось не по себе. Ведь Небеса следят за ним, и это прегрешение будет десницею ангела занесено в великую книгу огненными буквами.
– И Господь любит тебя, сын мой, – мягко продолжил де Тайллебур. – Господь любит тебя, ибо Он испытывает страданиями тех, кого любит.
– Что он говорит? – вмешался Робби.
– Он говорит, что если мы убьем его, – пояснил Хуктон, – то наши души будут прокляты.
– Пока другой священник не отпустит нам этот грех, – рассудительно заметил шотландец. – Нет такого греха на земле, который хоть какой-нибудь священник да не отпустит по сходной цене. Так что кончай болтать с этим ублюдком, пора его прикончить.
Он направился к де Тайллебуру с поднятым мечом, но Томас удержал его.
– Где книга моего отца? – спросил лучник священника.
– Она у твоего кузена, – ответил тот. – Клянусь, это правда.
– А где мой кузен?
– Сказано же тебе, он уехал за подмогой. И ты тоже должен уйти, Томас. Оставь меня, мне нужно помолиться.
Удивительно, но Томас едва было его не послушался. Однако он вспомнил, как бывал благодарен этому человеку, когда тот прекращал его мучения, и это воспоминание пронзило его таким стыдом, такой яростью, что он почти бессознательно взмахнул клинком, обрушив его на священника.
– Нет! – крикнул де Тайллебур.
Он пытался закрыться от меча Томаса левой рукой, и лучник разрубил ее до кости.
– Да! – сказал в ответ Хуктон, и его вновь до самых краев переполнил жгучий гнев. Юноша рубанул снова, а Робби, стоявший рядом с ним, сделал колющий выпад. Томас замахнулся в третий раз, но его клинок застрял в крыше палатки.
