Особую важность в ту пору имел захват пленных. Влиятельный феодал вроде сэра Уильяма Дугласа мог быть освобожден только при условии выплаты огромного выкупа, хотя как раз сэра Уильяма отпустили под честное слово, чтобы он собрал у себя на родине выкуп для шотландского короля. Его миссия не увенчалась успехом, но верный своему слову рыцарь вернулся в лондонский Тауэр. За королей и принцев, таких как Давид Шотландский или Карл Блуа, требовали огромные суммы, на сбор которых могли уйти годы. В случае с Давидом выкуп составил 66 000 фунтов, сумма, которую нужно умножить как минимум на сто, чтобы получить приблизительную оценку его современной стоимости. Шотландцам позволили расплачиваться в десять приемов, однако двадцать шотландских аристократов все это время держали в заложниках. Давид Брюс получил свободу лишь в 1357 году. К тому времени он по иронии судьбы полностью разочаровался во французах и все его симпатии были на стороне англичан.
Сэр Томас Дэгворт был официальным пленителем Карла Блуа и впоследствии продал его Эдуарду Третьему за гораздо меньшую сумму, всего 3500 фунтов. Однако он не прогадал: гораздо лучше сразу получить эти деньги на руки, чем ждать, пока во Франции и в Бретани соберут больший выкуп. Шотландского короля взял в плен англичанин по имени Джон Купленд, который также продал своего пленника Эдуарду Английскому, но не за деньги, а за рыцарство и землю.
Поражение герцога Блуа у Ла-Рош-Дерьена было одной из величайших, но так и не воспетых побед англичан того периода. Карлу доводилось сталкиваться с лучниками и прежде, и он пришел к выводу, в общем-то совершенно справедливому, что нанести англичанам поражение можно, только заставив их атаковать хорошо защищенные позиции. Лучник не может убить того, кого он не видит. Эта тактика вполне оправдала себя в битве против армии сэра Томаса Дэгворта, но потом последовала яростная вылазка из города Ричарда Тотсгема, а поскольку накануне Карл категорически настоял на том, чтобы все четыре части его армии оставались за своими защитными сооружениями, англичане разгромили поначалу личный отряд герцога, а потом по отдельности и три остальных подразделения. Поражение и пленение столь знатной особы стало настоящим потрясением для его союзников французов, которым так и не удалось снять осаду с Кале.
Считаю своим долгом выразить глубочайшую признательность Джонатану Сампшену, книга которого «Испытание битвой» оказалась для меня бесценным источником исторических сведений. Если в романе и встречаются какие-то фактические ошибки, то это исключительно моя вина, хотя, чтобы несколько уменьшить поток писем читателей, считаю нужным указать, что в 1347 году у Даремского кафедрального собора было только две башни, а упоминание об Ахалиине я поместил в Книгу Ездры вместо Книги Неемии сознательно, поскольку пользовался Вульгатой, а не Библией короля Якова.
Еретик
Посвящается Дороти Кэрролл, почему – она знает
Пролог
Кале, 1347
Спускаясь с южных холмов и пересекая болотистую низину морского побережья, тянулась дорога. Скверная дорога. После дождливого лета ее сильно развезло, и лишь когда выглядывало солнце, топкая грязь немного подсыхала, покрываясь сверху твердой коркой. Но так или иначе, это была единственная дорога, ведущая от высот Сангат к гаваням Кале и Гравелин. Возле ничем не примечательной деревушки Ньёле она устремлялась по каменному мосту через реку Ам. Впрочем, она вряд ли заслуживала того, чтобы именоваться рекой. Ее ленивые воды текли по малярийной низине и, едва дотянув до полосы отлива, исчезали в ее топях. В длину ее можно было за час с небольшим пройти из конца в конец, а глубина позволяла перейти ее вброд, ни разу не окунувшись даже по пояс. Эта, с позволения сказать, «река» давала сток обширным болотам, густо поросшим камышом и населенным лягушками да охотившимися на них цаплями, и подпитывалась целым лабиринтом ручьев, на которых жители близлежащих селений – деревушек Ньёле, Ам и Гим – ставили сплетенные из прутьев ловушки для угрей.
Скорее всего, поступь истории не нарушила бы сонного спокойствия деревни Ньёле и каменного моста, но всего в двух милях к северу находился город Кале, и летом 1347 года тридцатитысячная английская армия осадила его, расположив осадные позиции между городскими стенами и болотами. Дорога, что шла со взгорья и пересекала Ам у деревни Ньёле, представляла собой единственный путь, которым могли воспользоваться французы, чтобы спасти город, жители которого уже были близки к голодной смерти. Именно по этой причине Филипп Валуа, король Франции, в разгар лета 1347 года привел свою армию в Сангат.
Двадцать тысяч французов растянулись по гребню, и дувший с моря ветер колыхал над их головой многоцветные боевые стяги. Была там и орифламма, священное знамя Франции. Ее длинное, с тремя острыми хвостами полотнище из драгоценного алого шелка горело ярче всех, трепеща на ветру, но, увы, лишь по той печальной причине, что это было новое знамя. Старая орифламма, в битве на широком зеленом склоне между Креси и Вадикуром захваченная англичанами, была в качестве боевого трофея увезена в Англию. Однако новый стяг был столь же чтим, как и старый, и вокруг него полоскались на ветру штандарты могущественнейших вельмож Франции, флаги Бурбонов, Монморанси и графа Арманьяка.
Вокруг этих, наиславнейших, реяли несчетные флаги не столь могущественных, но знаменитых и благородных домов Франции, возвещая, что здесь собрался весь цвет рыцарства короля Филиппа, чтобы дать англичанам решительный бой. Однако противника отделяла от французов река Ам и каменный мост, защищаемый каменной же башней, вокруг которой англичане вырыли траншеи, возвели дополнительные земляные укрепления и разместили там лучников и ратников. За этими укреплениями протекала река, за рекой расстилались болота, а на возвышенных и сухих участках, близ двойного рва, окружавшего стены Кале, раскинулся целый городок из палаток и бараков, где размещалась английская армия, да такая армия, какой еще не видывали на земле Франции. По площади лагерь осаждающих превосходил сам город Кале. Всюду, сколько мог видеть глаз, тянулись нескончаемые ряды парусиновых и дощатых строений, перемежавшиеся загонами для лошадей, и улицы этого осадного города так и кишели лучниками и ратниками. Пожалуй, французам лучше было и не разворачивать орифламму.
– Мы можем захватить эту башню, сир.
Жоффруа де Шарни, среди доблестных воинов армии Филиппа один из лучших, указал с холма на одинокую башню, чей немногочисленный гарнизон представлял собой одинокий форпост на берегу, занятом французами.
– А что это даст? – спросил Филипп.
Король не отличался твердостью и в сражениях вел себя нерешительно, но этот вопрос был задан по существу. Атаковав и захватив это укрепление, французская армия получит не более чем возможность беспрепятственного перехода через мост, за которым, на подступах к английскому лагерю, ее встретит не маленький гарнизон, а боевые порядки всей английской армии.
Увидев стяги своего короля, горожане Кале вывесили со стен и башен города собственные знамена с изображениями Пресвятой Девы и покровителя Франции святого Дионисия, а высоко над цитаделью трепетал желто-голубой штандарт. Подданные давали Филиппу знать, что они еще держатся, однако город находился в осаде уже одиннадцать месяцев, и все понимали, что силы осажденных на исходе. Они сами нуждались в помощи и едва ли могли чем-то помочь своему суверену.
