– Верно, – подтвердил Планшар. – И попал сюда не случайно. Я пришел в обитель еще совсем юношей, и пришел именно потому, что меня заинтересовала таинственная история о темных паладинах. Предполагалось, будто один из них забрал Грааль, а остальные поклялись защищать его, но мой дед утверждал, что никогда в жизни не видел этой чаши. Он вообще не верил в ее существование и считал всю историю выдуманной. Выдуманной назло Церкви. Крестоносцы уничтожили катаров, и месть темных паладинов заключалась в том, чтобы заставить их поверить в то, что вместе с ересью они уничтожили и Грааль. Это, как мне кажется, и вправду дьявольская хитрость.
– И ты хочешь сказать, – с презрением в голосе спросил Вексий, – что пришел сюда потому, что не верил в существование Грааля?
– Нет, я пришел сюда потому, что, если потомки темных паладинов станут искать Грааль, они должны явиться сюда. Я знал это и хотел увидеть, что произойдет. Но мое любопытство давным-давно угасло. Господь даровал мне долгую жизнь. Он пожелал сделать меня аббатом и не по заслугам одарил своими милостями. А Грааль? Признаюсь, поначалу я пытался искать память о нем, и тогдашний аббат укорял меня за это, но потом Господь вразумил своего слугу. Теперь я думаю, что мой дед был прав и вся эта история была придумана назло Церкви, чтобы сводить людей с ума.
– Он существовал, – заявил Вексий.
– Тогда я буду молиться Богу, чтобы Он дал мне найти Грааль, – сказал Планшар. – А если найду, то спрячу его на дне морском, чтобы люди не погибали, пустившись на его поиски. Но что сделал бы с Граалем ты, Ги Вексий?
– Воспользовался бы им, – отрывисто ответил Вексий.
– Для чего?
– Чтобы очистить мир от греха.
– Воистину, это великая и благая цель, но даже Христос этого не добился.
– Неужто ты откажешься пропалывать виноградник только из-за того, что сорняки все равно вырастают снова и снова? – спросил Вексий.
– Нет, конечно нет.
– Значит, труды на ниве Христовой не должны прекращаться.
Некоторое время аббат молча смотрел на рыцаря, а потом спросил:
– А ты утруждаешься на ниве Христовой? Или на делянке кардинала Бессьера?
Вексий брезгливо скривился:
– Кардинал такой же, как и вся его Церковь, Планшар. Жестокий, продажный и злой.
Планшар возражать не стал.
– И что из этого следует?
– Да то, что миру нужна новая церковь. Церковь, очищенная от греха. Церковь, которую составят честные люди, живущие в страхе Божием. И это даст миру Грааль!
Планшар улыбнулся:
– Вряд ли это понравилось бы кардиналу.
– Кардинал приставил ко мне своего брата, – отозвался Вексий, – и я ничуть не сомневаюсь, что этот братец получил задание прикончить меня, как только я сослужу свою службу.
– А в чем состоит эта служба?
– В том, чтобы найти Грааль. Но для этого мне нужно сперва отыскать моего кузена.
– Ты думаешь, он знает, где спрятан Грааль?
– Я думаю, – отвечал Ги Вексий, – что, раз этой святыней владел его отец, сын это знает.
– А он, – промолвил Планшар, – думает то же самое о тебе. И сдается мне, что вы оба подобны слепцам: каждый воображает, что другой зрячий.
Услышав это, Вексий рассмеялся.
– Томас глупец, – сказал он. – Явился в Гасконь с отрядом, и зачем? Чтобы найти Грааль? Или чтобы найти меня? И потерпел неудачу. Ему пришлось удариться в бега, а его люди или перешли на службу к графу Бера, или оказались запертыми в осажденном Кастийон-д’Арбизоне. Месяца два они, наверное, там продержатся, но ему от этого не легче. Он неудачник, Планшар, неудачник! Наверное, он и вправду слеп, но я-то зрячий. Я доберусь до него и вытяну из него все, что он знает. А что знаешь ты?
– Я уже говорил тебе. Ничего.
Вексий вперил в аббата суровый, пытливый взгляд:
– Я мог бы подвергнуть тебя пытке, старик.
– Мог бы, – спокойно согласился Планшар. – А я бы кричал, чтобы прекратить пытку, но из этих криков ты не узнал бы ничего нового, кроме того, что я уже рассказал тебе по доброй воле. – Он убрал четки и выпрямился в полный рост. – И я умоляю тебя во имя Христа пощадить эту обитель. Здешние братья ничего не знают о Граале, они ни о чем не могут тебе поведать и не могут тебе ничего дать.
– Служа Господу, я не ведаю пощады, – отозвался Вексий, обнажая меч.
Старик даже бровью не повел при виде грозного острия, направленного на его грудь.
– Поклянись, – велел ему Вексий. – Поклянись на этом мече, что не знаешь ничего о Граале!
– Все, что мне известно, я тебе уже рассказал, – ответил Планшар и, вместо того чтобы коснуться меча, воздел висевшее у него на шее деревянное распятие. – Я не буду клясться на твоем мече, – сказал он, целуя крест, – но поклянусь на этом святом распятии, что я действительно ничего не знаю о Граале.
– Но твоя семья все же предала нас, – сказал Вексий.
– Предала вас?
– Твой дед был одним из семерых паладинов. Был, но отрекся.
– По-твоему, обратившись к истинной вере, он совершил предательство? – Аббат Планшар нахмурился. – Значит ли это, Ги Вексий, что ты исповедуешь катарскую ересь?
– Мы пришли принести свет миру, – сказал Вексий, – и очистить его от церковной скверны. Я сохранил свою веру в чистоте, Планшар.
– Значит, ты единственный человек, кому удалось сохранить веру в чистоте. Только вот вера твоя не более чем ересь.
– Христа тоже распяли за ересь, – указал Вексий. – Называться еретиком – значит быть верным Ему.
Промолвив это, черный рыцарь приставил острие меча к горлу аббата. Старик не пытался сопротивляться, и лишь когда меч пронзил его плоть и на белые одеяния хлынула кровь, он судорожно стиснул распятие. Планшар умер не сразу, но когда его тело наконец обмякло, Вексий извлек клинок, отер кровь полой белой сутаны, вложил меч в ножны и поднял фонарь.
Он обвел взглядом склеп, но, не увидев ничего, что бы его встревожило, поднялся по лестнице. Дверь закрылась, погрузив подвал в кромешную тьму. А затаившиеся в этой тьме Томас и Женевьева ждали, что будет дальше.
Они прождали всю ночь. Томасу казалось, что он не сомкнул глаз, но, должно быть, дрема все же сморила его, ибо один раз он проснулся, когда Женевьева чихнула. Ее рана болела, но она не жаловалась. Она вообще ничего не говорила, лишь ждала, пребывая между сном и явью.
В склепе царила кромешная тьма, и они не знали, наступило ли утро. Всю ночь сверху не доносилось ни звука. Ни шагов, ни криков, ни молитв: их окружала лишь могильная тишина. И тем не менее они ждали сами не зная чего, пока наконец терпение Томаса не лопнуло. Извиваясь и раздвигая кости, он выбрался из укрытия, спустился на пол и по разбросанным костям направился к лестнице. Женевьева осталась на месте. Он поднялся наверх, некоторое время настороженно прислушивался и, так ничего и не услышав, открыл сломанную дверь.
