– Постойте! Остановитесь!
– Остановиться? – Дестрал повернулся к Филену, несказанно удивленный, что тот посмел вмешаться. – Какого черта, ты что, святошей заделался? Может, хочешь, чтобы мы их отпустили?
– Я звал его к нам, потому что он оставил в живых моего сына, – нервно пояснил Филен.
Разговор велся на местном наречии, и Томас не понимал ни слова, однако было очевидно, что Филен просит пощадить пленника, Дестрал же, обязанный своим прозвищем висевшему у него за спиной тяжелому топору, вовсе не был склонен уступить.
– Ты хочешь, чтобы мы приняли его к себе? – прорычал Дестрал. – Зачем? С чего бы это? Потому что он пощадил твоего сына? Господи Исусе! Да ты, я вижу, слабак. Надо же, сопли распустил! Дерьмо ты сопливое после этого, вот ты кто!
Он отстегнул топор, набросил петлю на его рукояти себе на запястье и двинулся вперед, наступая на рослого Филена.
– Мало того что я доверил тебе вести людей, а половина из них погибла, так ты еще хочешь, чтобы чертову убийце все это сошло с рук? Это ведь он со своей девкой погубил моих парней. Да не будь за него обещаны денежки, я прикончил бы его, не сходя с места. Вспорол бы ему брюхо и повесил его на его собственных гнилых кишках. Но поскольку за дохлого англичанина нам никто не заплатит, мы отрубим ему пальцы, по одному за каждого из убитых.
Он плюнул в сторону Томаса, потом указал топором на Женевьеву:
– А потом этот малый полюбуется, как она греет мою постель.
– Я звал его к нам, – упрямо повторил Филен.
Его сын, нога которого оставалась в лубке, приковылял, опираясь на две дубовые палки, служившие ему костылями, и встал рядом с отцом.
– Хочешь сразиться со мной за него? – спросил Дестрал.
Ростом он уступал Филену, но был очень широк в плечах, и весь его облик дышал страшной, звериной силой. На плоском, с перебитым носом лице горели свирепые, как у мастифа, глаза, во всклоченной, заплеванной бороде застряли остатки пищи. Он взмахнул топором, и в угасающем свете грозно блеснула сталь.
– Дерись со мной, – сказал он Филену, и в его голосе слышалась жажда убийства.
– Я не хочу драться, хочу лишь, чтобы он остался живым, – сказал Филен, не желая обнажать меч против своего свирепого, внушавшего ужас безумным взглядом главаря.
Но остальные коредоры, почуяв кровавую забаву, столпились вокруг, подстрекая Дестрала и Филена к поединку. Они ухмылялись и кричали, желая поглазеть на кровавую схватку, Филен же пятился от него, пока не оказалось, что отступать больше некуда.
– Дерись! – орали разбойники. – Дерись, чертов трус!
Их женщины визжали, требуя, чтобы Филен, если он мужчина, доказал это, не побоявшись топора. Те, кто находился ближе всего к Филену, сильно подталкивали его вперед, так что ему в конце концов пришлось отскочить в сторону, чтобы не налететь на Дестрала. Вожак в знак презрения отвесил ему оплеуху и несколько раз дернул его за бороду.
– Давай драться! – прорычал Дестрал. – Или дерись со мной, или, если трусишь, иди и сам отрежь англичанину пальцы!
Томас по-прежнему не знал, о чем идет речь, но расстроенное выражение лица Филена сказало ему, что дело плохо.
– Давай, давай! – поторапливал Дестрал. – Отруби ему пальцы! Либо ты ему, Филен, либо я отрублю пальцы тебе.
Галдрик, сын Филена, достал свой нож и протянул отцу.
– Сделай это, – сказал мальчик, но, видя, что отец не хочет брать нож, глянул на Дестрала и вызвался сам:
– Давай я это сделаю.
– Нет уж, малец, пусть это сделает твой папаша, – с издевательской усмешкой сказал Дестрал. – А коли ему ножик не по душе, я, так и быть, одолжу ему свое оружие.
Он ослабил ременную петлю на запястье и протянул Филену свой топор.
Не смея ослушаться, тот взял оружие и направился к Томасу.
– Прости, – произнес он по-французски.
– За что?
– За то, что у меня нет выбора.
Филен выглядел несчастным, униженным человеком и знал, что остальные коредоры радуются его позору.
– Руки на дерево! – приказал он.
После того как приказ был повторен на местном языке, державшие Томаса люди насильно вытянули ему руки так, что обе искалеченные кисти оказались прижатыми к коре. Они держали пленника за предплечья, когда Филен подошел поближе.
– Не обессудь, – снова повторил Филен. – Придется тебе попрощаться с пальцами.
Томас внимательно присмотрелся к нему и увидел, что тот сильно нервничает. Он подумал, что удар топора может прийтись не по пальцам, а по запястьям.
– Руби быстрее! – крикнул лучник.
– Нет! – воскликнула в ужасе Женевьева, и державшая ее парочка расхохоталась.
– Руби! – крикнул Томас, и Филен поднял топор.
Он помедлил, облизал губы, бросил на Томаса последний, исполненный муки взгляд и размахнулся.
Томас давал прижимать себя к дереву и не пытался вырваться, пока Филен не обрушил топор. Только тогда, за ничтожную долю мгновения до рокового удара, он вырвался из рук державших. Разбойники не ожидали от него такой силы, какую приобретал человек, привыкший натягивать огромный тугой лук. Они были ошеломлены его рывком, и прежде чем им удалось прийти в себя, Томас выхватил топор у Филена и с яростным ревом обрушил его на человека, державшего Женевьеву, с первого же взмаха расколов разбойнику череп. Женщина в испуге непроизвольно отпустила другую руку Женевьевы, и Томас, развернувшись, сбил тех двоих, которые только что прижимали его руки к дереву.
– Святой Георгий! Святой Георгий!
С боевым кличем англичан он обрушил тяжелый топор на ближайшего врага в тот миг, когда из-за деревьев показались всадники.
На мгновение коредоры растерялись, не зная, навалиться им на Томаса или обратиться против нового врага. Однако замешательство длилось недолго: было очевидно, что главная опасность грозит от всадников, и головорезы поступили так, как инстинктивно поступают все люди, когда на них галопом мчится одетая в броню конница. Они припустили к деревьям, но всадники Ги Вексия в черных плащах настигали их и с жестокой легкостью рубили бегущих. Дестрал, не обращая внимания на новую угрозу, бросился на Томаса, но англичанин ударил кряжистого разбойничьего вожака обухом его же топора, раздробив ему переносицу, и тот отлетел назад. Затем, отшвырнув громоздкое оружие, Томас подобрал свой лук и мешок со стрелами и ухватил за руку Женевьеву.
Они побежали.
Деревья сулили спасение. Всадникам было трудно преследовать беглецов в зарослях среди низко нависших ветвей, а в сгущающейся тьме они быстро исчезли из виду. Но на поляне конные воины рубили и топтали конями тех коредоров, которым не удалось убежать к деревьям. Разбойники превратились в овец, терзаемых свирепыми волками.
