«Недолго ему там красоваться!» – злорадно подумал Жослен.
И тут мир содрогнулся. Громыхнуло так, что Жослену показалось, будто он попал в центр грозовой тучи. Гром больно ударил в уши, и он, хотя и готовился к чему-то подобному, невольно подскочил. Вся улица перед ним, все пространство между каменными стенами и мокрыми соломенными крышами – все наполнилось черным дымом, в котором, подобно кометам в ночном небе, мелькали горящие куски древесного угля и обломки глины. Они усыпали улицу почти до самых ворот, которые сотряслись от страшного удара. Звук его отдался эхом от стен, заглушив скрежет громоздкой рамы «Адской поплевухи», отъехавшей назад на своих смазанных салом полозьях. Во дворах стоявших с закрытыми ставнями домов завыли собаки, с крыш и деревьев взметнулись в небо тысячи испуганных птиц.
– Боже правый! – выдохнул потрясенный Жослен, в ушах которого звенело эхо все еще прокатывающегося по долине грома. – Господь всемилостивейший!
Вместе с серо-белым дымом с улицы наползла такая вонища, что графа чуть не вывернуло, однако сквозь едкое марево он увидел, что одну створку ворот перекосило на петлях.
– Еще раз! – приказал он, и собственный голос показался ему далеким, ибо эхо в ушах еще не умолкло. – Пальни еще раз!
– Завтра, монсеньор. Чтобы выстрел получился на славу, глина должна схватиться, а на это требуется время. Мы зарядим пушку, оставим глину сохнуть на ночь, а на рассвете произведем выстрел.
На следующий день пушка произвела три выстрела тяжеленными ржавыми железными брусками, которые разбили и сорвали с петель ворота замка. Шел дождь, и крупные капли шипели и испарялись, падая на раскаленное тело «Адской поплевухи». Горожане попрятались по домам, вздрагивая всякий раз, когда грохот пушки сотрясал их ставни и заставлял дребезжать кухонную утварь. Защитники замка исчезли с крепостных стен, и арбалетчики, осмелев, подобрались еще ближе.
Ворота были снесены, и хотя Жослен не мог заглянуть во внутренний двор замка, ибо он располагался выше, чем пушка, но догадывался, что гарнизон понимает, откуда ждать штурма, и уже готовится к его отражению.
– Теперь вся штука в том, – заявил он, – чтобы не дать им на это времени.
– Времени у них было предостаточно, – заметил шевалье Анри. – Они могли готовиться все утро.
Но граф, считающий дядюшкиного воеводу занудным стариком, утратившим воинский пыл, отмахнулся.
– Мы будем атаковать сегодня вечером, – приказал Жослен. – Синьор Джоберти выстрелит железякой им во двор, а мы ворвемся следом, не дав им опомниться.
Он собрал сорок самых лучших ратников и приказал им быть готовыми к намеченному на время заката штурму. Чтобы защитники замка ничего не заподозрили, он приказал проламывать бреши в стенах домов и так, переходя из дома в дом, незаметно подобраться к воротам цитадели. Если это удастся, затаившиеся в тридцати шагах от ворот ратники выскочат из укрытия после пушечного выстрела и бросятся к воротам на штурм замка. Шевалье Анри Куртуа предложил возглавить атаку, но Жослен ему отказал.
– Тут нужны молодые, бесстрашные бойцы, – сказал он и бросил взгляд на Робби. – Пойдешь в атаку?
– Конечно, монсеньор.
– Вперед мы вышлем дюжину арбалетчиков, – объявил Жослен. – Они дадут залп по внутреннему двору, а затем пропустят нас.
Кроме того, они должны были отвлечь на себя первые стрелы английских лучников.
Шевалье Анри кусочком древесного угля начертил на крышке кухонного стола план замка, показывая Жослену, что находится во внутреннем дворе.
– Вот здесь, справа, – сказал он, – будут конюшни, и туда соваться не стоит, потому как из них во внутренние помещения хода нет. Прямо напротив ворот, через двор, две двери. Та, что слева, ведет вниз, в подземелья, и туда тоже соваться незачем, ибо оттуда нет выхода. А вот через правую, ту, к которой ведет лестница из дюжины ступеней, можно попасть во внутренние помещения и на крепостные стены.
– Ага, значит, она-то нам и нужна?
– Именно так, монсеньор.
Шевалье Анри заколебался. Он хотел предупредить Жослена, что сэр Гийом солдат опытный и врасплох его не застать. Собственно говоря, осада только что началась, пушка отстреляла всего один день, и гарнизон, еще не успевший притерпеться к обстрелу, находился в состоянии наивысшей готовности. Сэр Гийом, несомненно, ожидал штурма, однако шевалье Куртуа понимал, что любая его попытка предостеречь графа вызовет лишь презрение. Поэтому он промолчал.
Жослен приказал своему оруженосцу приготовить ему доспехи и мельком взглянул на шевалье Куртуа.
– Когда замок будет взят, – сказал он, – ты снова станешь кастеляном.
– Как прикажет монсеньор, – невозмутимо ответил рыцарь, хотя это было оскорбительное понижение.
Уже с оружием и в доспехах участники штурма собрались в церкви Святого Каллика, где была отслужена месса, и, получив благословение, гуськом двинулись из дома в дом, через проломы в стенах. Поднявшись на холм, они сосредоточились в мастерской колесных дел мастера, выходившей на площадь перед замком, где и затаились с оружием наготове. Люди надели шлемы, прочитали, кто под нос, кто про себя, молитвы и стали ждать. У большинства имелись щиты, но некоторые предпочли обходиться без них, утверждая, что так они могут двигаться быстрее. У двоих были здоровенные топоры – оружие, особенно страшное в тесной свалке. Они касались своих талисманов, вновь бормотали молитвы и ждали, когда прогремит пушка. Наружу никто не высовывался, потому что Жослен следил за ними и строго-настрого приказал оставаться в укрытии до самого выстрела.
– Награда за лучников, обещанная дядюшкой, остается в силе, – напомнил граф, – но я буду платить не только за пленных, но и за убитых.
– Закрывайтесь щитами, – вставил Робби, вспомнив о длинных английских стрелах.
– Им не до стрельбы будет, – успокоил его Жослен. – Когда громыхнет, они съежатся от испуга, и, прежде чем очухаются, мы ворвемся и всех перебьем.
«Дай-то бог, чтобы так оно и вышло», – подумал Робби и ощутил укол совести при мысли о сэре Гийоме, с которым ему предстояло сражаться. Нормандский рыцарь ему нравился, однако теперь он был связан новой клятвой верности и вдобавок пребывал в убеждении, что сражается за Бога, Шотландию и истинную веру.
– Пять золотых монет каждому из пяти, кто первым прорвется в башню, – объявил Жослен и, помолчав, нетерпеливо проворчал: – Ну когда эта чертова пушка наконец выстрелит?
Он весь вспотел. День стоял прохладный, но ему было жарко, ибо стальные латы он носил поверх колета из толстой кожи. Из всех нападающих у него были самые лучшие и самые надежные доспехи, но они были и самыми тяжелыми, и Жослен знал, что ему будет трудно не отстать от людей в легких кольчугах. Впрочем, плевать. Он поспеет к схватке, когда она будет в разгаре, врубится в самую гущу и будет кромсать на куски этих чертовых орущих от отчаяния лучников.
– Пленных не брать! – приказал Жослен, желая, чтобы этот день увенчался смертью.
