Он не был уверен, что Каэр спит в то мгновение, когда его самого уже окончательно сморил сон. Зака не покидало ощущение, что ее гипнотические синие глаза оставались открытыми в этом полумраке.
Брайди показалось, что в последние несколько дней ей стали чаще сниться сны. Красочные и настолько реальные, как фильмы с изображением очень высокого качества, которые так любил брать напрокат Шон.
Уже почти рассвело. И она знала, что спит. Так же, как знала, что в Ирландии сейчас около полудня. Шон должно быть, уже на пути домой и вечером будет здесь. С ним рядом Зак, и она знала, что он позаботится о том, чтобы все было в порядке.
Она думала об этом во сне, и сновидения неизбежно возвращали женщину на далеко простиравшиеся зеленые холмы и лощины Ирландии.
Все было как наяву. И эта нежная трава под ногами, влажная от росы. И воздух… Воздух, в котором была какая-то особая сладость… Она бежала по траве. Она снова стала молодой и красивой.
Она снова видела впереди домик. И мужчину, стоявшего перед ним.
Эдди.
Она бросилась бежать ему навстречу. Встревоженная и обеспокоенная.
И тем не менее, приближаясь к нему, замедлила бег.
Потому что морщины, оставленные на его лице беспощадным временем, и выражение усталости, казалось бы, поблекли, пропали. Он был так же молод, как она сама. Эдди был ей как сын. Наравне с Шоном. Брайди никогда не имела ни собственных детей, ни даже мужа. Но Шон был ее родной кровью. А Эдди стал частью семьи. Он, подобно другу, страстно увлекался историей и поисками сокровищ, самых настоящих сокровищ: золотых монет и давно утраченных драгоценностей. Знания и открытия — вот что его манило. Брайди любила выходить в море со своими мальчиками. Она их называла не иначе как «мои мальчики». Они оба были безрассудными. В некотором смысле. Отваживались выходить в море, несмотря на воющий ветер и штормы. Но они любили его. Возможно больше, чем были способны любить женщину. Хотя Шон женился дважды, Эдди ни разу не связывал свою жизнь ни с одной женщиной.
— Брайди! — Эдди помахал ей рукой.
Но это был не тот человек, которого она знала в последнее время, а юноша, каким она его помнила: с блеском в глазах и любовью к жизни. Юноша, который дарил ей цветы в День матери и оказывал всяческое уважение в День святого Патрика.
Она продолжала бежать по траве, но он, казалось, удалялся и удалялся…
— Эдди! — позвала Брайди голосом полным душевного страдания.
— Еще не пришло твое время, Брайди. Но я буду ждать тебя, — сказал он.
— Эдди, ты должен нам помочь. Найти тебя. Мы не можем найти тебя.
Ошеломленный и совершенно сбитый с толку, Эдди не сводил с нее глаз.
— Я не могу вам помочь. Мне слишком многое неизвестно. Я слишком многого не узнал. Жаль, но ничем не могу помочь. Я люблю тебя, Брайди.
— Эдди, мой мальчик, мы тоже любим тебя.
— Брайди, возвращайся, иди обратно. Я буду здесь. Я буду ждать.
Эдди растаял. Нет, не растаял. Он был там. А потом просто… уже не был. И домик куда-то пропал. И густой сладковатый запах травы, который витал в воздухе.
Из-под ее ног пропала и сама влажная от росы трава. И под ступнями вместо нее оказалось что-то твердое.
Брайди накрыла пелена бледно-желтого лунного света. Ее пробрала дрожь. До самых костей.
Дрожа, она осознала, что совершенно проснулась, что до того ходила во сне и стояла у окна. Она взглянула на море. Ее пальцы коснулись стекла, тронутого морозом.
Залив.
Там пропал Эдди.
Ей снова открылась правда. Правда о том, что Эдди мертв.
Брайди охватил страх. Страх за Шона.
Ее сердце затрепетало. Она не могла потерять и Шона тоже. Она не могла потерять обоих мальчиков. Это было бы неправильно. Несправедливо. Это было бы противоестественно. Хотя судьба часто зла и жестока. И молодое поколение уступает место старому.
Ее сердце тяжело билось. К ночи они будут дома. И как-нибудь все утрясется.
Стоя у окна, она чувствовала, как снова нисходит темнота, будто где-то рядом с ней бьет своими сумрачными крыльями. Это должно было создать ощущение ужаса, как подумалось женщине. Но нет, она стала сильной. Намного сильнее, чем была прежде.
Эдди мертв. Но кто-то там, в небесах, слышит ее молитвы. И Шон непременно будет вечером дома.
Зак не знал, сколько времени он дремал. Может, час. Или два. Он проснулся. Чувства были обострены до предела. Глаза широко распахнуты. Но он не пошевелился. Он тихо ждал, пытаясь разгадать, что послужило причиной его внезапной тревоги.
В палате кто-то был. Кто-то, кроме Шона и Каэр. И непонятным образом он понимал, что это не сестра. И не сотрудник госпиталя. Кто бы это ни был, он вошел незаметно и, очевидно, не заметил ни его, ни Каэр.
На этом незваном госте было надето пальто, от которого струился странный мерцающий свет. Он? Или она? И Зак заметил, что голову незнакомца (или все-таки незнакомки) украшает шляпа замысловатой формы.
На мгновение Зак ощутил резкий прилив адреналина и приготовился схватить этого гостя.
Но потом помедлил, путаясь в состояниях, пытаясь понять, разгневан ли он, озадачен или просто встревожен. И тут раздался знакомый голос:
— Шон? Милый!
Аманда.
Она расстегнула пальто.
Под ним на женщине были лишь тонкие трусики и бюстгальтер, украшенный крошечными огоньками рождественской гирлянды, что и объясняло странное свечение из-под пальто, а необычная шляпа оказалась колпаком Санты.
Аманда, по-прежнему не замечавшая никого, кроме Шона, соблазнительно поблескивала в темноте.
— Дорогой, Аманда здесь, чтобы ты почувствовал себя лучше.
Пальто соскользнуло на пол.
Оказалось, что на ней трусики-стринги. На ее прелестной попе отражались мерцающие красные и зеленые огоньки.
— Аманда? — с трудом выговорил Шон, очнувшийся от глубокого сна.
Зак поднялся со стула, откашливаясь. Зажегся свет.
Аманда отпрыгнула. Потом оглянулась, расширив от удивления глаза. Она уставилась на Зака, но не закричала. Только ее губы медленно расползлись в улыбке. После этого Аманда обвела взглядом комнату, и он сфокусировался на Каэр, которая встала, чтобы включить верхний свет. Кокетливый взор, адресованный Заку, стал угрожающим. У него в голове пронеслась мимолетная мысль о том, что даже одетая, с взъерошенными волосами и полусонным взглядом, Каэр гораздо более привлекательна, чем Аманда, несмотря на свою мерцающую грудь, головной убор Санты и все остальное.
Он прогнал ее от себя и сосредоточился на происходящем.
Аманда была вне себя.
— Ради бога, что вы делаете в палате моего мужа посреди ночи? — обратилась она к Каэр. В ее голосе звучало обвинение.
