– А как тогда жить? Разве вы, Джулия, не верите в это так же, как я?
– Ну, нет. Думаю, что я в это не верю, – ответила я.
– Тогда объясните мне, во что же вы верите?
Томас подался вперед.
– А вот теперь становится интересно.
И снова этот вопрос. Я тянула время, прихлебывая кофе. Я немало времени провела со своим психоаналитиком, пытаясь выяснить, почему меня тянет к людям, к которым меня тянет. Какие такие кнопочки во мне они задействуют, что заставляет меня хотеть, чтобы они присутствовали в моей жизни? Еще я немало времени посвятила тому, чтобы понять, почему моих подруг притягивает именно к тому типу мужчин, к которому они тянутся. Я была свидетелем того, как они клялись, что наконец-то встретили родную душу, свою вторую половинку, что ничего похожего они в жизни не испытывали и что это судьба, а затем молниеносно расставались с этой своей второй половинкой – на то, чтобы дождаться доставки купленного дивана, и то уходит больше времени. На моих глазах подруги – умные, уравновешенные подруги – выходили замуж, а затем я с изумлением наблюдала, как их брак разваливался. И при этом я знала также и совершенно нелепые пары, которые оставались вместе десятилетиями.
Я была так занята поисками любви и переживаниями по поводу безрезультатности этих поисков, что никогда толком не задумывалась над ее определением. И вот теперь на закате солнца я сидела в маленьком кафе и ломала голову над этим вопросом.
– Думаю, я не верю в романтическую любовь, – наконец сказала я.
Томас удивленно поднял брови, а у Лоренцо был такой вид, будто он встретился с привидением.
– Тогда во что же вы верите? – спросил Томас.
– Ну, я верю во влечение. И еще я верю в страсть и ощущение влюбленности. Но мне кажется, что они не обязательно реальные.
Томас с Лоренцо, похоже, были в шоке.
– Почему? Потому что иногда это длится недолго? – спросил Томас.
– Потому что это длится недолго в большинстве случаев. Потому что бо́льшую часть времени ты в основном проецируешь на другого человека то, каким ты хочешь его видеть, каким хочешь казаться сам, воображаешь массу разных вещей, которые не имеют с этим человеком ничего общего.
– Ничего не понимаю, – сказал Томас. – Похоже, мы имеем дело с невероятным циником.
– Это просто катастрофа, честно! – воскликнул Лоренцо, вновь вскинув руки. – А я думал, что это я голову потерял.
Я рассмеялась.
– Знаю! Я сама до этого момента была не в курсе того, какой я циник!
– Но, Джулия, – озабоченно произнес Томас, – каким образом любовь сможет вас найти, если вы в нее не верите?
Я смотрела, как мужчины с тревогой пристально глядят на меня, а затем вдруг разрыдалась. Забавно это получается. В какой-то момент ты сильная, независимая женщина, рассуждающая о любви и отношениях. А уже в следующий – кто-то произносит определенный набор слов, который полностью выводит тебя из строя.
– Нет, Джулия! Мы не хотели – нет! – Томас был в ужасе. – Прошу вас, мы ничего не имели в виду!
Я закрыла лицо рукой.
– Нет, я знаю, не переживайте. Я не понимаю, с чего это… просто я слишком… Пожалуйста, не волнуйтесь. Правда.
Но пока я это произносила, по моим щекам катились слезы. И снова этот пресловутый вопрос, который выскакивает из любого подтекста, когда ты меньше всего этого ждешь. Почему ты одинока? Почему у тебя нет любви? И вот теперь, в Риме, нашелся ответ: потому что ты в нее не веришь.
– Я пойду к себе в номер, – сказала я и уже начала подниматься.
Томас схватил меня за руку, а Лоренцо произнес:
– Ma no, Джулия, прекратите! Вы не можете сбежать в свой маленький номер, чтобы там плакать. Это недопустимо.
Томас кивнул и мягко добавил:
– Как мы сможем стать друзьями, если вы будете убегать и прятаться всякий раз, когда испытаете сильную эмоцию?
Я снова села.
– Простите. Должно быть, это лексомил так на меня подействовал или еще что-то.
Томас улыбнулся.
– Да, я уверен, так и есть. Вы просто расслабились. И исчезла ваша защита.
Я смущенно повернулась к Лоренцо.
– Простите, мне очень жаль. Обычно со мной такого не бывает.
Он смотрел на меня с восхищением.
– О, женщины! Они фантастические. Посмотрите на себя. Вы испытываете чувства, вы плачете. Какая изменчивость. Che bella! Che bella!
[39]
Он замахал руками и засмеялся. Я прыснула от смеха. Томас тоже выглядел счастливым – насколько счастливым может выглядеть мужчина.
* * *
После того как мы поужинали в ресторане, где я попробовала лучшую пасту карбонара, какую когда-либо ела, с большими лентами бекона – не кусками, не ломтиками, а именно лентами (никогда бы не подумала, что это работает, но ведь работает!), – пришло время идти спать. Лоренцо отправился домой, а мы с Томасом пошли пешком в отель, минуя по пути одну прекрасную пьяцца за другой, фонтан Треви, знаменитую лестницу на площади Испании. Рим такой старый и такой красивый, что трудно осмотреть его весь. Когда мы добрались до нашей гостиницы, Томас подошел к мотоциклу с двумя пристегнутыми к нему шлемами. Вынув из кармана ключ, он отстегнул шлемы и протянул один из них мне.
– А теперь, – торжественно сказал Томас, – вы должны увидеть Рим из седла мотоцикла.
– Где вы это взяли?
– Мотоцикл не мой, а Лоренцо. У него их несколько. Он одолжил его мне, пока вы спали.
Не люблю мотоциклы. И никогда не любила. Потому что, как хотите, но они очень опасны. И на них холодно. А я не люблю мерзнуть. Но мысль о том, чтобы объяснять все это Томасу и вновь показаться ему предсказуемой, неромантичной, паникующей американкой… в общем, эта мысль выжимала из меня всю душу. Так что я просто взяла шлем и залезла на мотоцикл. Что я могу сказать? Когда находишься в Риме…
Мы ехали быстро, мимо каких-то древнеримских руин, мимо Форума. Потом покрутились по узеньким переулкам и, промчавшись по оживленной главной улице, выскочили на дорогу, которая вела прямо к площади перед собором Святого Петра.
Я сидела на заднем сиденье этого опасного транспортного средства, которое ехало очень стремительно и водитель которого – будем называть вещими своими именами – выпил за ужином несколько бокалов вина. Я мерзла. Была напугана. Чувствовала себя очень уязвимой. Мое воображение рисовало мне картину аварии: на повороте Томас теряет управление и наши тела скользят по асфальту прямо под колеса машин. Я представила, как какой-то чиновник звонит моей маме и рассказывает ей о случившемся, и ей или моему брату после этого приходится разбираться со всеми ужасами и сложностями, связанными с отправкой моего тела на родину.
