Подумайте, каково им сталкиваться с доказательством того, что они упекли за решетку невиновного, что они разрушили жизнь ни в чем не повинного человека, что затянувшиеся раны семей жертв придется бередить вновь. От такого может стать дурно. Если говорить о когнитивном диссонансе, большей угрозы и представить себе нельзя.
Вот что пишет специалист по социальной психологии Ричард Офше: «[Осудить невиновного] – одна из самых страшных профессиональных ошибок, которые можно сделать. Это все равно что хирургу ампутировать не ту руку» [103].
Просто подумайте, как сильно такой человек будет желать преобразовать реальность в свою пользу. Теория когнитивного диссонанса – единственный способ понять кажущуюся абсолютно непонятной реакцию обвинителей и полиции (и, разумеется, системы в целом) на тесты ДНК, оправдывающие осужденных. «Они готовы все отрицать, – говорит Шекк. – Они просто не в состоянии посмотреть на доказательства непредвзято».
При состязательном судопроизводстве обвинение обязано изучить любую новую улику, представленную защитой, со здравым скептицизмом. Доказательство подвергается пристальному рассмотрению, чтобы можно было понять, что оно означает в контексте конкретного дела. Но опыт проекта «Невиновность» говорит о другом: сплошь и рядом обвинители закрывают глаза на улики – а полиция идет еще дальше.
Кажется, ничто не может переубедить этих людей в том, что человек, которого они отправили в тюрьму, невиновен. Даже тест ДНК. Даже оправдание ранее осужденного и его освобождение. Проблема не в весомости доказательств (часто они неопровержимы), а в том, что обвинителям психологически трудно их принять.
Попытки преобразовать реальность зачастую идут одним и тем же путем. Первым делом прокурор пытается доказать, что материал ДНК нельзя использовать в принципе. Когда суд отметает эту стратегию и тест ДНК снимает все подозрения с осужденного, прокурор заявляет, что тест проведен некорректно.
Этот аргумент «работает» недолго: тест проводят заново – и его результат неизменно оказывается прежним. Наступает следующая стадия: обвинитель утверждает, что сперма принадлежит другому мужчине, который не является убийцей. Иными словами, жертва занималась сексом с другим человеком по обоюдному согласию, а потом ее изнасиловал осужденный, причем используя презерватив [104].
Такова цепная реакция когнитивного диссонанса: процесс переосмысления реальности начинает жить своей жизнью.
Появление нового участника событий, о котором не упоминали на первом суде, который не попадался на глаза свидетелям и о сексе с которым не помнит сама жертва, может показаться отчаянной попыткой любым способом обойти результаты теста ДНК. Тем не менее этот загадочный человек появляется в речах обвинителей столь часто, что адвокаты дали ему название «неосужденный коэякулятор».
Этот термин выражает самую суть когнитивного диссонанса.
Шульц цитирует потрясающее интервью с Питером Ньюфелдом из проекта «Невиновность»:
Мы покинем зал суда после оправдания осужденного, и обвинитель скажет: «Мы по-прежнему считаем вашего клиента виновным и намерены вновь предать его суду». Пройдет несколько месяцев, обвинитель придет к нам и скажет: «Мы соглашаемся снять обвинения, но не потому, что ваш клиент невиновен, а потому, что по прошествии времени очень трудно призвать в суд свидетелей». <…> Есть отдельная категория прокуроров и следователей, которые, несмотря ни на что, говорят: «Я не знаю, как именно это произошло, у меня нет этому логических объяснений, но я не сомневаюсь в том, что ваш парень виновен».
Иногда попытки прокуроров выкрутиться выглядят почти комично, хотя разбираемые дела очень серьезны. Эндрю Мартин из New York Times изучил десятки сюрреалистических объяснений обвинителей:
В округе Нассау на Лонг-Айленде после того, как тест ДНК показал, что сперма в теле 16-летней жертвы убийства не принадлежит осужденному мужчине, обвинение принялось доказывать, что это сперма любовника девочки, несмотря на то что ее мать и лучшая подруга настаивали: она была девственницей. Во Флориде тест ДНК показал, что найденные на месте преступления лобковые волосы не принадлежат человеку, которого осудили как насильника, после чего обвинение заявило, что эти волосы могли попасть на кровать жертвы через грузчиков, за неделю до преступления заносивших в спальню мебель [105].
Разумеется, обвинение обязано оспаривать заявления защиты. Действительно, существует возможность того, что сперма в теле убитой жертвы изнасилования принадлежит не убийце, а кому-то еще. Изучать ситуацию разумно и во многих случаях просто необходимо. Обвинители просто делают свою работу.
Но обратите внимание на разницу. В самом начале слушаний по делу, когда прокурор оценивает доказательства, тест ДНК считается важнейшим из доказательств. Его результаты помогли установить личности множества преступников. Но как только суд осуждает преступника, снимающий с него вину тест ДНК внезапно становится крайне подозрительным. По какой же причине? Фестингер объяснил бы этот феномен очень просто: тест ДНК важен, но он не так важен, как желание сохранить самооценку.
Как выяснил профессор Виргинского университета Брендон Гаррет, на поведение обвинителей могут влиять и внешние факторы. «Изучающие эту проблему правоведы утверждают, что среди прочего обвинители тревожатся за свою политическую карьеру и оберегают культуру, ценности которой ставят выше, нежели правосудие, – сказал Гаррет в интервью New York Times. – Они привязаны к своим убеждениям и не хотят, чтобы их работа ставилась под сомнение» [106].
Увы, зачастую масштаб отрицания фактов объяснить такими факторами невозможно. Как сказал мне Шекк: «Я не психолог, но мне кажется очевидным то, что некоторые обвинители просто не могут заставить себя признать, что были не правы. Для них это невыносимо».
Что возвращает нас к Хуану Ривере. Как мы помним, 19-летнего юношу осудили за изнасилование и убийство 11-летней девочки на основании признания, подписанного во время психотического приступа в ходе длившегося четыре дня допроса. Между тем тест ДНК исключил Риверу из числа подозреваемых.
«Когда пришли результаты теста ДНК, доказывающие, что Хуан Ривера не мог быть человеком, изнасиловавшим Холли Стейкер, все решили, что это конец дела, – говорит Ларри Маршалл, профессор права Университета Стэнфорда. – Это было классическое оправдание» [107].
Но только не для государственных обвинителей. Они поведали суду новую историю, касающуюся материалов ДНК, – историю, существенно отличавшуюся от рассказанной ими же на первом суде. Обвинение утверждало, что 11-летняя Холли за пару часов до изнасилования добровольно занималась сексом с другим мужчиной. Отсюда и сперма на ее нижнем белье. А Ривера? Он вторгся в квартиру после того, как произошел половой акт. Ривера не оставил следов спермы, заявили прокуроры, но убил девочку именно он.
«Стараясь совместить результаты теста ДНК со своей верой в виновность Риверы, они придумали какую-то абсурдную теорию, – сказал мне Стивен Арт, один из адвокатов Риверы. – Эта теория совершенно не вязалась с уликами, которые однозначно доказывали, что Холли была изнасилована, причем достаточно жестоко: повреждения вагины и анального прохода, колотые раны на гениталиях».
