Ровно к таким же выводам приходят ученые, изучающие деятельность медицинских работников «в поле». В 2004 г. социологи опросили врачей на конференциях в Далласе, Канзас-Сити, Ричмонде и Колумбусе. Медикам задавали один и тот же вопрос: часто ли врачи в больницах оправдывают свои ошибки, а также доказывают, что не нужно предавать их гласности и сообщать о них даже начальству? Как ни удивительно, 86 % респондентов, работающих в системе здравоохранения, ответили «очень часто» и «довольно часто» [114].
Вспомним еще раз случай, описанный в начале книги, и врачей, оперировавших Илэйн Бромили. Читателю могло показаться, что их поведение – это вопиющая попытка избежать наказания за совершенную ошибку: выговора от начальства или судебного иска, поданного семьей пациента. Теперь мы видим, что в действиях медиков имелись классические признаки сведения к минимуму когнитивного диссонанса. Врачи не хотели признаваться в том, что совершили ошибку, самим себе.
Они много лет постигали нелегкую премудрость медицины и всячески старались соответствовать высоким стандартам избранной профессии. Для них, как и для всех хороших врачей, медицина – не столько работа, сколько призвание. Их самооценка напрямую зависит от того, насколько их компетентность признаётся окружающими. Они стали врачами, чтобы избавлять пациентов от страданий, а не наоборот. И вот теперь они должны признать, что убили здоровую 37-летнюю женщину.
Только вообразите, как отчаянно они должны были стремиться доказать самим себе, что смерть человека – это всего-навсего «осложнение». Вспомните исследование Нэнси Берлинджер о том, как врачи говорят о своих ошибках. Она писала, что медики «делают все возможное, чтобы информация об их неудачах не была обнародована, и готовы оправдать привычку скрывать ошибки любыми аргументами: это был всего лишь технический просчет, такие вещи случаются…».
Исследование Берлинджер можно воспринимать как обвинительный приговор профессиональной культуре, господствующей в сфере здравоохранения, но теперь мы понимаем, что это болезненно точное описание эффекта когнитивного диссонанса. Желание оправдать себя и «остаться в белом» может затронуть любого из нас. Здравоохранение и система уголовного правосудия – только два примера тенденции, явно и очевидно угрожающей прогрессу человечества.
2
Чтобы заглянуть в самую суть психологических механизмов когнитивного диссонанса, вернемся ненадолго к войне в Ираке. Во избежание ненужных споров не будем обсуждать, нужно было вторгаться в Ирак или нет
[24]. Вместо этого давайте посмотрим на интеллектуальную акробатику политиков, развязавших войну. Эта акробатика поможет нам осознать, как получается, что новые интерпретации реальности начинают жить собственной жизнью.
Для Тони Блэра решение принять участие в иракском конфликте стало самым важным за всю его жизнь. Блэр не просто голосовал за войну, он был премьер-министром, который поставил на кон свою политическую карьеру и отправил в Ирак войска. Погибло 179 британских солдат. Репутация Блэра как политика по большому счету зависела от этого решения. Именно Блэру приходилось оправдывать войну любыми средствами.
Давайте изучим его интеллектуальную акробатику.
24 сентября 2002 г., еще до конфликта, Тони Блэр произнес в палате общин речь об оружии массового уничтожения Саддама Хусейна. «Иракская программа по созданию этого оружия работает, детализируется и расширяется, – сказал он. – Саддам продолжает производить оружие… Иракские власти разработали детальные планы военного применения химического и биологического оружия, причем эти планы могут быть реализованы в течение 45 минут…»
Конечно, уже спустя пару месяцев после вторжения эти утверждения сделались более чем сомнительными. Начать с того, что армия Саддама почему-то не спешила использовать свое предположительно мощное оружие, чтобы остановить продвижение западных войск. Более того, предпринятые сразу после падения Саддама Хусейна поиски оружия массового уничтожения в Ираке не дали никаких результатов.
Однако, как показали во впечатляющем эссе об иракском конфликте социальные психологи Джефф Стоун и Николас Фернандес из Аризонского университета, Блэра все это нисколько не смутило [115]. В очередном выступлении перед палатой общин он заявил: «В Ираке оружие массового уничтожения разрабатывалось буквально в тысячах лабораторий… Только сейчас исследовательская группа по Ираку, в которую входят настоящие профессионалы, включая бывших инспекторов ООН, ученых и разнообразных экспертов, получила возможность проникнуть в эти лаборатории и изучить их как следует… Я не сомневаюсь: группа обнаружит прямые свидетельства того, что Саддам разрабатывал оружие массового уничтожения».
Итак, для Блэра тот факт, что оружие массового уничтожения не было обнаружено, не доказывал, что этого оружия нет, – он предпочитал говорить, что инспекторы еще не сделали свою работу. Обратите внимание еще на одно обстоятельство. Отсутствие оружия усилило убежденность Блэра в том, что в итоге это оружие отыщется.
Такова классическая реакция, предсказываемая теорией когнитивного диссонанса: когда наши взгляды оспариваются, мы, как правило, начинаем отстаивать их с большей яростью (вспомним участников эксперимента, которые сильнее прежнего ратовали за смертную казнь после того, как ознакомились с исследованием, ставившим ее необходимость под сомнение. Вспомним и членов секты, которые сделались еще более фанатичными после того, как конец света не наступил). «Я не сомневаюсь: группа обнаружит прямые свидетельства того, что Саддам разрабатывал оружие массового уничтожения», – сказал Блэр (курсив мой. – Авт.).
Через год, когда инспекторы исследовательской группы так и не сумели отыскать в Ираке оружие, Блэр сменил стратегию вновь. Выступая перед комиссией по внешним связям палаты общин, он сказал: «Я вынужден признать, что мы не нашли оружия и, может быть, не найдем его никогда, и мы не знаем, что с ним стало… Оружие могли куда-то вывезти, его могли скрыть, его могли уничтожить».
Тони Блэр жонглировал аргументами как хотел. Если верить Блэру, следы оружия массового уничтожения отсутствовали в Ираке уже не оттого, что армии не хватило времени их найти, и не оттого, что инспекторы работали спустя рукава, а по той причине, что иракские военные каким-то волшебным образом от них избавились.
И этот довод через пару месяцев превратился в неубедительный. Отчаянный поиск оружия продолжился, и стало абсолютно ясно, что в Ираке нет не только подобных вооружений, но и того, что должно было от них остаться. Иракские военные не могли избавиться от того, чего не было. Однако Блэр отразил и этот удар. На конференции лейбористов он произнес образцовую речь, в которой наконец-то признал, что у Саддама не было химического и биологического оружия. Блэр тем не менее доказывал, что решение пойти войной на Ирак было верным.
