В Восточную Прибалтику рвались также даны. Русам пришлось вступить с ними в упорную борьбу за обладание этими землями. Легендарные предания о походах первых датских конунгов против рутенов/русов, владевших ливонским побережьем, сохранились в сочинении Саксона Грамматика «Деяния данов». Живущих здесь «рутенов» Саксон называет также «геллеспонтиками» и «ориентами», то есть «восточными людьми» (следуя средневековым географическим представлениям, согласно которым за Восточной Прибалтикой лежала Греция, а Балтийское море впадало в Геллеспонт), хотя почти все южнобалтийское побережье именуется им «Рутенией» или «Русской землей», «Русью». Из того факта, что эта «Рутения», ведущая постоянные войны с датчанами и шведами, ничем не отличается в глазах Саксона от Руси Новгородской, Полоцкой или Киевской, а «геллеспонтики» и «рутены» говорят на одном языке, ясно, что речь идет об одном и том же этносе – славянах и поморских русах.
Восстановить реальные исторические события на основе фантастических сведений, сообщаемых Саксоном, вряд ли возможно. Датские конунги у него совершают глубокие рейды в древнерусские земли, захватывают Полоцк, устраивают грандиозные побоища на суше и на море (в одном из таких сражений тела убитых запружают «три великих реки Руси»), побеждают войска «ста семидесяти королей», подчиняют «двадцать стран» и распространяют свою власть на огромной территории от Восточной Прибалтики до Рейна. Все это, конечно, очень далеко от действительности. Исторически ценными могут быть разве что известия о чрезвычайной многочисленности рутенов, гелеспонтиков и ориентов, о династических браках между дочерями их правителей и датскими конунгами, о союзе рутенов с «гуннами»
[114] и описания некоторых обычаев, в частности погребального обряда рутенов и данов. Вместе с тем обычное для викингов непомерное хвастовство, превозносящее их небывалые победы на востоке, не в силах скрыть настоящее положение дел, и потому Саксон вновь и вновь рассказывает о том, как сменяющие друг друга на престоле конунги отправляются приводить к покорности рутенов, геллеспонтиков и ориентов, уже не раз «подчиненных» ранее. Истина заключается в том, что данам не удалось вытеснить русов из Восточной Прибалтики.
На Балтийско-Волжском торговом пути
Люди архаичных, «варварских» обществ отличались особым отношением к богатству, которое выполняло прежде всего сакральные функции. Во-первых, сокровища накапливали в капищах (скандинавские саги упоминают святилище Иомали в земле западно двинских «бьярмов» с курганом из земли пополам с серебром, а средневековые немецкие писатели – ломящийся от приношений храм Святовита на Рюгене). Во-вторых, золото и серебро прятали всеми возможными способами – зарывали в землю, топили в море, озере, болоте и т. д. То и другое было ритуальным актом, призванным обеспечить владельцу сокровища счастливую земную и загробную жизнь. Например, по скандинавским поверьям, сам верховный бог Один повелел, чтобы каждый павший в битве воин являлся к нему с богатством, которое было при нем на погребальном костре или спрятано им в земле. Поэтому отец скальда Эгиля Скаллагрим утопил в болоте сундук с серебром. Сам Эгиль в конце своей жизни точно так же распорядился двумя сундуками серебра: при помощи двух рабов зарыл сокровища в землю, после чего умертвил помощников. Предводитель йомсбургских викингов Буи Толстый, смертельно раненный в морской битве, прыгнул за борт вместе с двумя ящиками, полными золота, и т. д. Подобные представления были характерны и для других «варварских» народов Европы.
Сокровища, которые оставались на руках, тратились тоже далеко не в производительных целях: князья вознаграждали ими дружинников, купцы – верных слуг, за деньги приобреталось вооружение и предметы роскоши. Да и сами монеты зачастую служили украшениями. Арабский дипломат и путешественник начала X в. Ибн Фадлан поведал, что жены купцов-русов ходили увешанные монистами из арабских дирхемов (подобные мониста действительно найдены в женских могилах киевского некрополя). Словом, экономика и деньги существовали в варварских обществах едва ли не сами по себе. Над торговыми путями раннего Средневековья витал отнюдь не бледный дух наживы. Конечно, и тогдашние торговцы были по-своему алчны, но алчность эта имела мистико-эстетический оттенок. Сверкание россыпей серебра возжигало в их душах пламень восхищения; завладевая сокровищем, они приобщались к заключенному в нем сверхъестественному могуществу. Потому и торговля той эпохи оставила после себя не ветхие кипы приходо-расходных книг, а неувядающие предания о битвах со стерегущими сокровища драконами.
Нескончаемые войны русов с данами за обладание Восточной Прибалтикой, о которых писал Саксон Грамматик, имели целью установление контроля над важным участком Балтийско-Волжского торгового пути.
Древности юго-восточного Приладожья
Этот путь «выстраивался» на протяжении многих столетий усилиями многих народов. Вначале был освоен балтийский его отрезок. На это ушло почти два тысячелетия. Пионерами в этом деле было неолитическое население южного берега Балтики, привозившее янтарь к устьям Одера, Эльбы и Рейна с середины 2-го тысячелетия до н. э. Затем торговую эстафету подхватили венеты. Но в эпоху Великого переселения народов торговые связи между Западной и Восточной Прибалтикой свелись к случайным контактам. Море не хранит «накатанной колеи», и обосновавшимся на Балтике варварам пришлось на собственный страх и риск заново открывать некогда оживленные маршруты.
На этот раз инициатива исходила от поморских славян и русов, а также от мореходов Дании и Фрисландии; после битвы при Бравалле на морской простор из своих фьордов вырвались шведы. Довольно долгое время источником быстрого обогащения была не торговля, а грабеж и военное «примучивание» прибрежных финно-балтских племен Восточной Прибалтики (беормов, бьярмов скандинавских саг) ради взымания с них более или менее регулярной дани. Торговля сделалась необыкновенно привлекательным занятием только со второй половины VIII в., когда в Европу хлынул звонкий поток аббасидского серебра (ежегодный оборот Балтийско-Волжского пути исследователи оценивают чрезвычайно высоко – в миллион и более дирхемов). Чтобы понять будоражащее воздействие этого события на умы балтийских мореходов, следует помнить, что раннесредневековая Европа была, по существу, безденежным обществом, даже Меровинги и Каролинги чеканили собственную монету больше из соображений престижа, нежели ради экономических нужд.
