– А вы уверены, дядюшка, что ваши слова примут во внимание?
– Нет, Вася, совершенно не уверен, – вздохнул Муравьев. – Церковь наша православная весьма консервативна и ничто так яростно не преследует, как отступления от официальных канонов. Я лишь надеюсь на то, что, как повелось от Петра Великого, император является и главой церкви, а у нашего императора голова светлая, и пользу для Отечества он видит зорко. И потом: капля камень точит – я скажу свое мнение, другие скажут, и, глядишь, проточим камень.
– Дай-то бог!
– Проточим, милый мой дружок! Главное – бить в одну точку, и никакой камень не устоит!
– Вы меня отправите в Иркутск с этим письмом?
– Да нет, не могу же я без единого адъютанта остаться. Урядника Черныха пошлю – он справится. А мы сейчас с тобой навестим раненых в лазарете.
Флигелек рудничного лазарета состоял из двух помещений. В первом, поменьше, с одним окошком, располагался фельдшер с помощником и со всем лекарским хозяйством, во втором – комнате на три окна – стояло шесть кроватей, две из которых – в разных углах палаты – были сейчас заняты Петелиным и каторжанкой.
– Что, у вас и мужчины и женщины вместе? – спросил Муравьев лекаря, того самого лысоватого человечка, на что тот довольно сердито ответствовал:
– А начальству тут не лечиться. Говорят: и за это спасибо скажи. Коль понадобится – простынку на веревочке повесь и довольно.
– Ну-ну, – неопределенно сказал генерал. – Коек, лекарств хватает?
– Коек в обычные дни хватает. А с лекарствами… травники местные помогают. Семейские много чего в травах понимают. Сами лечатся и меня не забывают.
– Вот видишь, – обернулся генерал к адъютанту, – и тут польза от старообрядцев. Как раненая? Выживет? – уставился он на лекаря.
– Мы ей как раз повязку с травами сделали, – заспешил фельдшер. – Молодая, быстро оклемается. Ежели бы нож попал чуть пониже, да полевее – в самое бы сердце… а так – все хорошо.
– А Петелин?
– У Петелина – перелом голени. Я наложил шины…
– Я поговорю с ними, – сказал Муравьев и, не спрашивая согласия лекаря, прошел в палату.
Сначала подошел к Петелину. Тот приподнялся навстречу, но генерал положил ему руку на плечо, заставляя снова лечь.
– Спасибо, Петелин. Ваши действия уберегли от большой беды и крови.
– Это вам спасибо, ваше превосходительство. Я не думал, что так обойдется.
– Обошлось, и – ладно. Выздоравливайте.
Каторжанка широко раскрытыми глазами смотрела в потолок. Без уродливого платка, умытая, она так сияла прелестным чернобровым лицом в обрамлении золотых волос, что генерал оглянулся на Васю: не подкосились ли ноги у молодого-неженатого? Но нет, вроде бы крепко стоит – лишь лицом зарозовел.
– Спасибо тебе, милая! – ласково сказал Муравьев и присел на стоявшую рядом кровать. Каторжанка повернула голову и ясно посмотрела на него. – Как тебя зовут?
– Танюхой кличут, – болезненно улыбнулась она. – Телегина я.
– Больно? – Муравьев участливо тронул ее плечо. Аккуратную белую повязку портило бледно-бурое пятно просачивающейся крови.
Танюха отрицательно качнула головой.
– Зачем ты это сделала? Зачем подставилась?
Она опять качнула головой. Золотые волосы разметались по подушке.
– Я не подставлялась. Я от ножа уберечь хотела. Митрия Петровича не уберегла, вот он меня и достал…
– Какого Митрия Петровича? – не понял Муравьев.
– Дутова Митрия Петровича… купца… Убили его… ножиком… а в убивстве меня обвинили…
– Погоди-ка, погоди… – Муравьеву стало что-то припоминаться. – Где-то я эту историю слышал…
– Плотник ее рассказывал, – подсказал Вася. – Отец с сыном избу рубили – помните?
– Шлыки! Точно! Молодой – Григорий Шлык – еще говорил, что они догадываются, кто купца убил.
– Гриня? – заволновалась, даже приподнялась Танюха. – На кого он говорил?!
– Ты лежи, лежи, – успокоил Муравьев. – Тебе нельзя вставать. На знакомого своего он сказал, отцовского приятеля.
– Нет, не он, ошибся Гриня. А где вы его видели?
– Да здесь, за Байкалом. И его, и отца его. Тебя ищут.
– Неужто правда – меня? – смущенно улыбнулась Танюха.
– Тебя, тебя. Еще бы такую красавицу не искать! – засмеялся Муравьев. И тут же посерьезнел. – Почему ты решила, что Григорий ошибся?
– Купца хозяин мой убил. Я видела, как он у Митрия Петровича за спиной мелькнул. Расследователю говорила, а он – чем докажешь? А мне и сказать нечего – все было как в тумане. И потом – кровь на рубахе и ножик в руке. А я его из Митрия Петровича вытащила, думала помочь… – Танюха тихо заплакала. – Семь лет каторги…
– Не плачь, – строго сказал Муравьев и встал. – Где тебя судили?
– В Шадринске, – всхлипнула Танюха.
– Приговор я отменить не могу, но напишу письмо в Омскую судебную палату – чтобы пересмотрели дело. А здесь постараемся облегчить твою участь. Ты пока лежи, выздоравливай.
Николай Николаевич и подумать не мог, что на этом письме аукнется его встреча с генерал-губернатором Западной Сибири князем Горчаковым. Проходило оно через губернскую канцелярию и старанием княжеского порученца Булгакова попало князю в руки, причем в самое неподходящее время – когда генерал-губернатор болел после очередного многообильного ужина, устроенного омскими скотопромышленниками по случаю дня преподобномученицы Анастасии-овчарницы. Князь с превеликим удовольствием порвал письмо своего «сослуживца», на радостях выпил водки, закусил соленым огурцом и ощутил, как полегчало голове и всему организму.
Глава 11
1
Генерал-губернатор был в бешенстве. Он, что называется, рвал и метал: топал ногами, брызгал слюной и размахивал руками, сопровождая столь непотребные действия не очень вразумительными выкриками. Обычно кудрявые на темени и висках рыжеватые волосы потемнели от пота и разметались слипшимися прядями. Весьма неприятно изумленный таким образом обожаемого шефа, адъютант Вася попытался было остановить этот поток, но, буквально отброшенный грозным рыком генерала, затаился возле невозмутимо стоявшего у дверей Стадлера. Андрей Осипович повстречался им накануне – привез срочные бумаги для генерал-губернатора. Заметно было, что после ознакомления с ними шеф помрачнел, насупился, а на следующее утро, когда кортеж прибыл в большое село Карымское, где староста преподнес Муравьеву шкуру тигра, случилась самая настоящая конфузия. Генерал поинтересовался, где взяли такую роскошь, староста, простая душа, ответил: купили, мол, у охотников за хорошие деньги. Генерал: а где деньги взяли? Староста: собрали у населения. Генерал: кто позволил? Староста: так, мол, всегда делали, когда начальство приезжало, – собирали на подарок да на возможное застолье. Тут генерал сорвался и пошло-поехало. На бедного старосту обрушился огромный вал обвинений в незаконном обирании людей, подкупе должностного лица, мздоимстве и еще много чего, о чем староста и понятия не имел. Генерал бушевал, а староста стоял, понурив стриженую в кружок голову, и мял в руках свою праздничную белого войлока шапку.
