Ведищев покачал головой, поцокал языком и продребезжал:
– Тоись, вашество, что не записано на бумаге, можа не отдавать?
– Именно так.
– Ты, вашество, не губернатор, а сам Господь Бог! Вот будет праздник на станице! Можа чарочку за твое здоровье?
– За здоровье – не возражаю. И сам выпью – за твое.
Все дружно выпили, после чего генерал приступил к тому, ради чего пригласил старика:
– Дошло до меня, Корней Захарович, что ты будто бы прямой потомок албазинского казака…
– Тем казаком, вашество, был… – Ведищев вскинул глаза к потолку, зашевелил губами, – …да, дед мово деда. Он под рукой воеводы Толбузина крепость нашу амурскую Албазин от маньчжур боронил. Осьмнадцать годков о ту пору ему было, вернулся – изрублен весь. Однако оклемался, оздоровел, женился, робят настрогал с десяток… А помер, царствие ему небесное, при второй Катерине. Батя мой женихался уже, девкам подолы задирал… – Корней задребезжал стариковским смешком.
– Вот люди были! – ахнул Вася Муравьев, обернувшись к Мазаровичу. – Это ж сколько ему было – сто лет, не меньше!
– Однако поболе, – возразил Ведищев. – Малость не успел меня захватить. Через два лета опосля его я народился.
– Мне говорили, что ты, Корней Захарович, сам на Амур ходил? – Муравьев задал вопрос с такой интонацией, что все присутствующие, включая Ведищева, поняли: это для генерал-губернатора в разговоре – самое главное. А Корней – тот, вообще, весь подобрался и стал похож на маленького таежного хищника – куницу.
– Сплавлялся. И в Албазине был не единожды, – подтвердил старик. – И до Зеи с Буреёй доходил, и до Амгуни… Мы тогда в Усть-Стрелке проживали. Был там один у нас на поселении – Васильевым звали – так он три али четыре раза́ до самого низу ходил. У первом разе мы с им крест в Албазине поставили, дедов наших помянули. Вдругорядь идем – стоит наш крест нетронутый. Да и кому трогать-то? Днями плывешь – ни души не встренешь. Это в низовьи, от Зеи и дале, деревеньки стоят – даурски, ороченски, гиляцки… И то – не густо.
– А что – китайцы? Не препятствовали?
– Дак мы их, почитай, и не видали вовсе. Так, анагды мелькали конники…
– А как возвращались?
– С купцами якуцкими. У них там кажинный год ярмонки.
– Где же теперь тот Васильев? – поинтересовался Муравьев.
– Сгинул, – вздохнул Корней. – Лет уж двадцать тому… Слышь, вашество, чтой-то у меня в горле пересохло. Смочить бы ишшо, а?
– Смочим, Корней Захарович, и закусить дадим. Но – за ужином. Теперь же у нас – дела. – Генерал помолчал и вдруг спросил в лоб: – А ты пойдешь со мной провожатым на Амур?
– Надо же, чё: Амур ему потребовалси!
– Не мне – России.
– Неужто матушке Расее сызнова Амур нужон?.. – Корней неожиданно встал и перекрестился. По морщинистым щекам потекли слезы. – Слава те господи, думал – не доживу…
3
Обходя станицу в сопровождении атамана, Муравьев с адъютантами остановились посмотреть, как рубят избу-пятистенку. На широкой станичной улице, столь густо заросшей травой-муравой, что проезжая часть еле была видна, два плотника ставили сруб. Оба русоголовые, рыжебородые, только у одного, который много моложе, бородка короткая и пушистая, а у другого, что заметно старше, густая и окладистая – видать, отец и сын, подумал Николай Николаевич. Плотники дружно стучали топорами, выбирая в белых, ошкуренных бревнах пазы: сруб ладили «в лапу».
– А что ж избу делают чуть ли не посреди улицы? – удивленно поинтересовался Вася Муравьев, в деревне почти не живший и о сельской жизни представления не имевший.
Николай Николаевич покосился с усмешкой на него и кивнул стоявшему рядом Вагранову:
– Иван Васильевич, поясни городскому несмышленышу, как избы рубят и как ставят.
– Да все просто, Вася, – сказал Вагранов. – Сруб складывают там, где попросторней: где легко бревна подвезти, щепу убрать. А потом его разбирают и переносят куда надо, и там уже заново собирают и пазы конопатят – мхом сухим или паклей, чтобы стены не продувало. Однако… Николай Николаевич, а старший мастер вам не кажется знакомым?
– Кажется, я его где-то видел… – раздумчиво произнес Муравьев и обратился к атаману, одиноко стоявшему в стороне и сзади: – Артамон Ефимович, плотники чьи? Ваши, местные?
– Никак нет, ваше превосходительство, – подскочил поближе атаман, – из Расеи, ажно с Тульской губернии.
– Из Ту-ульско-ой? – удивился Муравьев. – Беглые крепостные?
– Никак нет, вольные мастеровые. Бумаги у них в порядке, я проверял. Степан Шлык и Григорий Шлык. Отец и сын.
– Я и говорю: лицо знакомое! – обрадовался Вагранов. – Это же столяр-краснодеревщик, мебель вам делал, которую я в Иркутск доставил.
– А-а, тот, которого я приказал выпороть за пьянку, – вспомнил Муравьев. – Позовите-ка их.
Шлыки, конечно, заметили, что обратили на себя внимание, но до наблюдавших было шагов тридцать, о чем там разговаривают высокие чины в мундирах, им было не слыхать, поэтому Степан сказал сыну вполголоса:
– Гринька, тамока сам генерал-губернатор, работаем и работаем, как и допрежь. Нам до их дела нет. Спонадобимся – кликнут.
Так и вышло – понадобились. Подошел поручик – Степан помнил его по Туле: тот всегда был рядом с генералом, – пригласил к начальству. Степан, а вослед и Гринька воткнули топоры в бревна, разом поправили распахнутые вороты полотняных рубах, подошли и поклонились в пояс.
– Желаем здравствовать вам, господа хорошие!
– И вам того же, люди мастеровые, земляки тульские, – ответствовал Муравьев, вприщур разглядывая работников. Оба ладные, жилистые, большерукие, сын даже пошире в плечах будет, добрый был бы солдат…
– Не от армии ли сбежал? – вдруг спросил он, остановив взгляд на младшем.
– Нет, господин генерал, – степенно ответил Гринька, – мой тятя односельчанин Ивана Сусанина, а все село на веки вечные освобождено от податей и повинностей.
Муравьев кивнул, но продолжил:
– А с чего это вас в такую даль от Тулы занесло?
Тут уже за объяснения взялся Степан, Гринька даже чуток отодвинулся назад, отцу за спину.
– Вышли мы, значитца, по моему антиресу, а теперича он у кажного свой.
– Вот оно как! – удивился генерал-губернатор. – И что же это у вас за интересы такие – в каторжные края забираться? Уж не в Китай ли нацелились?
– До Китая нам делов нет – расейские бы успеть переделать. А мой антирес был – своими глазами глянуть, как ты тута, господин генерал, развернешься. В Туле у тебя так ладно пошло…
– Глас народа, Николай Николаевич, – весело сказал Вагранов.
– Да уж… – немного озадаченно откликнулся Муравьев. – А скажи, Степан, ты на меня за те плети зла не держишь?
