– Так за дело ж, значитца, сам виноват. Я с той поры в рот не беру и сыну вот заказал.
– Приятно слышать… А у сына какой интерес появился, если не секрет?
– Секрет, – угрюмо сказал Гринька из-за спины отца и ткнул его в бок.
– Зазря таишься, Гриня, – укорил сына Степан. – Господин генерал – самый тута главный, может, в деле твоем поспособствует.
Гринька исподлобья глянул на Муравьева, и в глазах его затеплился огонек надежды.
– Ладно, тять, скажи сам.
– Зазноба у него где-то тута обретается. За убивство купца ее засудили…
– А она невиноватая! – воскликнул Гринька так истово, что Степан оглянулся на полуслове, а Муравьев будто выстрелил в парня острым взглядом:
– Ты уверен?
Гринька кивнул, а Степан подтвердил:
– Напраслину на девку возвели.
– Мы даже знаем, кто убивец, – сказал Гринька.
– Не знаем, – строго сказал Степан, – а догадывамся.
– Да чего там «догадывамся»! – с надрывом сказал Гринька. – «Француз» это, больше некому.
– Что за француз? – насторожился Муравьев. – Как его имя?
– Да русский он, господин генерал, Григорий Вогул…
– Тот самый, с которым тебя плетьми потчевали? – спросил Вагранов.
– Тот самый, – вздохнул Степан и кивнул генерал-губернатору: – Грозил с тобой, значитца, за обиду посчитаться, а он – парень шустрый да злопамятливый. И в Сибирь зазря не поскачет.
– У него счет не только к вашему превосходительству, – сказал Вагранов начальнику. – Мы с ним еще на Волге пересеклись, когда он Элизу хотел обесчестить…
– Вон даже как, а ты ничего не рассказывал…
– Дядюшка, – встрепенулся Вася, – а что, ежели камнепад был совсем не случайным?
– Поберечься надо, ваше превосходительство, – вставил свое слово атаман. – Места наши дикие…
– Знаю, знаю, – отмахнулся Муравьев. – И так уж бережемся, соломку подстилаем, да на всю дорогу соломы не хватит. Кавказ надо вспомнить, а то забыл уже, как опасность чуять. Да, – спохватился он, – а как зовут эту… зазнобу?
– Танюха, – хмуро сказал Гринька. – Телегина Татьяна.
– Иван Васильевич, возьми на заметку. Попробуем что-нибудь сделать, – сказал генерал. – А вот если отыщем вашу Татьяну, где вас-то искать? Вы ж на месте не сидите.
– А мы – тутока будем, – ответил Степан. – За Байкалом.
Глава 8
1
Ясным июньским вечерком на пологом галечном берегу Нерчи на штабеле заготовленных для плотов сохнущих бревен собрались мужики – пощелкать кедровых орешков да поговорить о том о сем. Народ в самом работном возрасте – от двадцатилетнего Ваньши Казакова до его отца, Евлана. Старшего Казакова на самом-то деле звали Евлампием, но еще малым ребятенком он сам назвался Евланом, так и привыкли. И вот уже стал мужиком, отцом семейства, артельным мастером, наконец, а все Евлан да Евлан…
Говорили мужики о том, что весенняя большая вода скоро спадет, а плоты никто не заказывает – ни горное начальство, ни казачье управление; чем люди будут пробавляться на заводах да заставах, куда на плотах доставляется продовольствие, про то у чинохватов голова не болит. А что у плотовщиков работы нет, а семьи кормить тоже надобно – и подавно никто не чешется.
– Хлеба вовремя не закупили у семейских, вот и нечего на плоты грузить, – заявил Архип, закинув в зубастый рот сразу несколько орешков: имел он такую особенность – грызть орехи не по одному, и так ловко с этим управлялся, что скорлупки летели на землю без единой задержки.
Семейскими по всему Забайкалью называли староверов, гонимых в России со времен царя Алексея Михайловича Тишайшего и патриарха Никона. И на Север, в Беломорье, их ссылали, и на Запад, в Польшу и Курляндию, они бежали, но везде, где оседали, работали, не покладая рук, быстро и споро заводили крепкое хозяйство, исправно платили налоги, надо сказать, немалые. Но всюду жили по своим законам и укладам, от властей откупались и вели себя горделиво и независимо. Власти же, хоть денежки и брали, но горделивости этой боялись: вдруг да местный народишко, на староверов глядючи, тоже зачнет норов показывать да уважения требовать, – и потому ущемляли горделивцев в чем только могли, а при удобном случае изгоняли куда подальше. Даже в ущерб казне и тем паче своему карману – спокойствие куда дороже, а свой карман найдется, чем пополнить. Вот и появились староверы за Байкалом почти сто лет тому назад, почему и как – никто уже и не помнил: то ли сами добрались, то ли по указу царицы-матушки, однако прибыли обозами, привезли не только утварь домашнюю и одежду, а и плуги-бороны, и сразу заняли земли, которые до них никто и заступом не трогал, не то что плугом или сохою. А семейскими их прозвали потому, что селились они семьями, а не поодиночке, как обычно местные сибиряки – из ссыльных, беглых да солдат.
Русские сибиряки да буряты поначалу взволновались новыми соседями, но со временем пригляделись и начали перенимать все доброе, что принесли с собой старообрядцы. Даже кочевые буряты стали оседать и заниматься землепашеством.
А пришлые заняли долины рек и другие пригодные для пашни земли, обустроились и стали кормить не только себя, но и остальной сибирский люд – служилый, горнозаводской, каторжный, ну и чиновный, разумеется. И не одним хлебом, а и снедью овощной, и мясом – свининой, бараниной да говядиной. Само собой, не бесплатно, а по закупу. И на это отпускались казенные деньги, надо сказать, немалые. А где деньги – там и руки загребущие чиновников… Впрочем, мужики-плотовщики в своих суждениях того касались мало: что толку говорить о ворах в мундирах – на Руси как воровали, так и будут воровать, – лучше о своем, насущном – плотовязном да плотогонном.
За разговорами не заметили, как подошла к штабелю странная пара: дамочка, молодая чернявая, одетая совсем не по-женски – черную куртку и мужские штаны почти в обтяжку, на ногах сапоги, и рыжий ферт во всем клетчатом – тоже куртка, штаны с сапогами; на головах у обоих маленькие картузы с большими козырьками. В руке у ферта небольшая сумка с металлическими застежками.
– Господа мужики, – сказал ферт, прикоснувшись пальцами к козырьку, и все разом замолчали и повернулись к незванцам, – кто из вас есть мистер Евлан?
Мужики повернули головы к здоровяку с косматой черной бородищей и такими же волосами, рвущимися из-под войлочной шапки.
– Ну, кому Евлан, а кому – мастер Евлампий Тимофеевич Казаков, – ответил здоровяк. – Чо надоть?
Клетчатый ферт замешкался, наверно, не поняв вопроса, и дамочка пришла на выручку.
– Нам, как вы сказали, надоть хороший плот, – довольно чисто, хоть и явно не по-русски, заявила она с милой улыбкой. – Нам сказали, что вы, мистер Казакофф, можете быстро его изготовить.
У Евлана глаза высверкнули на дамочку так шельмовски, что Ваньша, углядев, обеспокоенно дернул отца за рукав. Но тот отмахнулся, как от комара:
