Настала очередь еще одной:
– Фарида! Обладает изумительным голосом, наделена идеальным слухом. Сама сделала из тростника дудочку и играет нам вечерами дивные мелодии, скрашивая унылое существование. И тоже не нужна! Потому что на плече родимое пятно!
Я перевела дух и продолжила:
– Их здесь двадцать две! Двадцать две души, прозябающие на краю жизни. Ожидающие твоего появления. Если бы не я, ты бы никогда не узнал об их существовании! А сколько уже сгинуло на кухне и в прачечных? Сколько никогда не испытало мужского прикосновения? Потому что за это полагается жестокая смертная казнь! Утопление живьем! Только потому, что один раз в своей жизни они хотели испытать то, что ты испытываешь каждый день!
Я выговаривалась, не обращая внимания на тянущиеся ко мне за защитой тонкие руки девушек:
– Сколько одному мужчине нужно женщин? Сто? Двести? Тысяча? Сколько?! Ради чего, если он не успевает их даже увидеть? Ради престижа? А престиж может согревать ночами? Делать детей? С престижем можно коротать старость? Ответь мне!
Агилар молчал. Только на щеках ходили крупные желваки.
Я подалась вперед:
– Ты! Ты жалок! Ты не смог пережить одну ночь! А эти девушки живут так годами! И они, а не ты, достойны сочувствия! Их, а не тебя, я буду уважать и ценить! Потому что они учат стойкости и терпению! Они еще умеют надеяться, не поливая каждую сухую лепешку слезами. Да и лепешка им перепадает далеко не каждый день! Но они ЖИВУТ! Это не они ничтожные! Это ТЫ ничтожен в своей мелочности, эгоизме и уверенности, что ты пуп земли! Ты НЕ пуп! Ты!.. – Я запнулась, не в состоянии подобрать определение. Махнула рукой: – А! Бесполезное сотрясание воздуха! Чтобы слышать, нужно иметь уши! Чтобы чувствовать – сердце! Чтобы сопереживать – душу! А у тебя комок шерсти вместо этого! По камню стукнешь, он отзовется. Только шерсть, сколько ни колоти, останется глухой!
Агилар вскочил на ноги одним прыжком, хватаясь за кинжал на поясе и яростно сверля меня глазами.
– Что? – насмешливо изогнула я бровь. – Амирфалака? Дыба? Кнут? Мешок? Смерть? Что? Ну давай, убей меня, и покончим с этим!
Вперед меня бросилась Ширин, загораживая собой и умоляя тонким, срывающимся от страха голоском:
– Не слушайте ее, господин! Она не в себе! Не ведает, что говорит! Накажите меня вместо нее! Прошу вас, господин! Моя жизнь ничтожна, заберите ее себе! Умоляю вас! – И встала на колени.
– Встань! – дернула я ее. – Умирать нужно стоя, глядя в лицо своей смерти, чтобы успеть в нее плюнуть!
– Не слушайте ее, господин! – раздался еще один голос.
Вперед, прихрамывая, вышла Лейла, с трудом вставая на колени из-за негнущейся ноги:
– Возьмите и мою жизнь вместо жизни Амариллис. Она произнесла то, что думаем мы все, но безмолвствуем, не решаясь сказать. Пусть это не будет ее последними словами, господин…
– Не дождется! – фыркнула я, смущенная таким отношением. Честно, я не ожидала такого самопожертвования.
– Я приму смерть с радостью, – договорила Лейла, опуская голову. – Примите мою жертву, господин!
– И мою! И мою! Мою тоже! – один за одним раздавались тихие голоса, и девушки опускались на колени, предлагая свои жизни в обмен на мою. Ни одна не осталась в стороне, ни одна не испугалась смерти.
Агилар осмотрел всех, поймал мой взгляд и громко крикнул:
– Стража!
В коридоре показался усатый Инсар с еще двумя нукерами. Мужчины подошли быстрым шагом и склонили головы в ожидании приказа.
– Сколько сейчас стражи во дворце? – спросил Агилар, обращаясь к Инсару.
– Полсотни будет, – прикинул усатый, косо осматривая стоящих на коленях девушек и меня рядом, как пальму. Жалко, я кокосы плодоносить не могла! А то бы обстреляла!
– Сколько среди них неженатых? – послышался неожиданный вопрос.
Инсар подумал, почесал подбородок и сказал:
– Да, почитай, половина.
– Приведи всех, кто хочет жениться, – велел Агилар. – В приданое каждой дам двадцать золотых монет, надел земли и положенный обычаем наряд невесты.
– Слушаюсь! – выпрямился Инсар. – Я бы и сам не прочь, – смущенно признался нукер. – Года три уже вдовствую. Двое деток сиротами растут. Вон ту узкоглазенькую я бы взял…
Зулейка вскинула голову и кокетливо заслонилась головным покрывалом, заливаясь густым румянцем и рассматривая неожиданного жениха.
– …Давно на нее заглядываюсь, – неохотно признался нукер. – Да ведь не мое, а значит – нельзя зариться на запретное. Вот и держусь от греха подальше.
– Пойдешь за Инсара, девушка? – обратился Агилар к Зулейке, окончательно вогнав ту в краску. – Или остальных подождем?
– Пойду, – прошептала Зулейка, низко склоняясь и стреляя глазками в сторону крепкого стражника. – Я детей люблю.
– Тогда собери всех желающих к полудню, – велел Агилар. – И пошли за священником и судьей. Встретимся в саду Золотых Лилий.
– Да, господин, – поклонился счастливый Инсар. – Все будет исполнено согласно вашим указаниям.
Нукеры ушли. Агилар повернулся к коленопреклоненным девушкам и сказал:
– Я велю дать вам доступ в хранилище одежды. Каждая выберет свой свадебный наряд сама, украшения по моему указанию принесут. В полдень вы все должны быть в саду Золотых Лилий со всеми пожитками. Сюда вы больше не вернетесь. Разве только если не воспользуетесь дарованным единственным шансом выйти замуж. Всем все ясно?
– Да, господин! – вразнобой ответили осчастливленные девушки. – Благодарю вас, господин! Да будут ваши дни богатыми, а ночи сладкими!
Мужчина пристально посмотрел на меня, глухо пробормотал:
– Это вряд ли. – И ушел готовиться к церемонии.
Только он скрылся за поворотом, как девушки вскочили и начали целовать мне руки, осыпая словами благодарности.
– Да вы что? – возмутилась я, тая от телячьих нежностей и подпитывая себя очень сытной светлой энергией. – Саксаула, что ли, объелись? Что вас всех так забирает?
Если бы меня хоть кто-нибудь услышал! Нет, они обслюнявили меня с макушки до пяток, обильно полили слезами и затискали до состояния вяленой дыни.
Все это сумасшествие прервал Саид, явившийся в сопровождении надутой, словно ишак после водопоя, госпожи Сирейлы и еще одной женщины возраста «как вам удалось столько прожить?».
– Что раскудахтались? – процедила сквозь зубы смотрительница гарема. – Собрались и быстро пошли за нами.
Девушки мгновенно разбежались по комнатушкам и зашуршали пожитками. Через некоторое время все собрались, держа в руках узелки, глядя на которые захотелось вмазать Агилару между глаз. Может быть, тогда они вылезут и увидят творимое безобразие?
Самый большой узелок был чуть меньше подноса для кофе. И принадлежал старожилке Зулейки. Поскольку она пришла сюда из отчего дома, то имела какие-то личные вещи еще с тех времен. Остальные наживали имущество уже здесь.
