Существовала тайна тайн. Но тайна злободневная. Только что в самый день подхода баркаса эбису к устью реки Он Выехал из своего дворца в Киото и Прибыл в древнейший монастырь, расположенный под городом Осака.
Одни говорили, что император прибыл в замок Хиконэ-джо на поклонение святыням в этот день не случайно.
Но у многих являлось сомнение: «Не прибыл ли император в замок по какой-то другой причине? Даже страшно подумать! Еще никогда ничего подобного не случалось».
Все окрестные князья решили немедленно доказать свою преданность императору. В первую же ночь воины были подняты из всех городов и вотчин. Они двинулись с фонарями через леса и поля, чтобы защитить побережье и вход в священную реку от варваров.
Опасаясь святотатства, которое могли совершить прибывшие иностранцы, богатое население кинулось прочь из города. За богачами потянулась беднота.
Прибыл ответ из Эдо. Правительство сообщало, что письмо посла Путятина получено. Осака не является местом приема иностранцев, поэтому в Осака невозможно встречаться послам. Местом переговоров представителей японского правительства с русским послом назначается порт Симода на полуострове Идзу. При прощальной встрече Путятин поблагодарил чиновников.
– Мы выражаем вам наши самые искренние чувства, – сказал адмирал, полагая, что такая вежливость согласна с обычаями японского этикета и что кашу маслом не испортишь. – Мы глубоко благодарим японское правительство за назначение уполномоченных для встречи с нами в городе Симода. Здесь, в Осака, мы провели дни вблизи и в глубоком благоговении перед почитаемой святостью…
Японцы замерли. Смятение выразилось на их лицах. О таком разговоре следовало докладывать наместнику.
– Зная всю глубокую мудрость духовного и светского управления государством… – продолжал Путятин…
Наместником в Осака назначался один из высших и знатнейших князей, пользовавшийся доверием сиогуна.
«За началом начал» наместнику приходилось наблюдать, не позволять никому приближаться к священной особе императора, внушать к нему чувства, как к богу. Но этот бог, переселяясь от отца к сыну, вот уже много столетий жил как под арестом у того, кто его глубоко чтил и кто молился ему. Таково положение вечного равновесия. От наместника требовалось умение выказывать такт и находчивость, самоотверженность, честность и преданность, следить за соблюдением всех обычаев и традиций, а также сохранять изоляцию того, кто находился на высшей ступени почитания на земле.
Путятин говорил так смутно и так почтительно, с таким множеством вежливых выражений, что, кажется, ничем не оскорбил слуха чиновников, присланных наместником.
– Местом переговоров с японскими представителями назначается порт Симода, – объявил капитан своим офицерам.
«Это под Фудзиямой!» – с восторгом подумал Можайский.
«Симода?» – Шиллинг вспомнил, как Кичибе говорил ему: «Копию договора вы достанете в Симода…»
Утром готовились к переходу, тянули такелаж, запасались пресной водой, которую подвозили в лодках японцы.
«Пока вы находитесь около нашего города, вам не угрожает опасность, – объяснял Гошкевичу иероглифами, рисуя их на бумаге, один из чиновников. – Опасность может быть в открытом океане».
– Что же грозит нам в океане?
– Пока мы не знаем точно размеры опасности.
Наступила черная ночь в звездах. Огни мерцали на берегах и лодках. Не дремлет военный лагерь.
– Будущее принадлежит жизни духовной, а не миру коммерции и банковских операций, – говорил, сидя с офицерами в кают-компании, Евфимий Васильевич.
Лесовский слушал, как бы ценя мудрость и откровения адмирала. Но сегодня капитан придерживался совершенно противоположного мнения.
«Не идей, а порядка нам надо. Будущее за тем, у кого порядок и мордобой. Людоедство, а не духовная жизнь! Иначе с человеком не сладишь. На людоедстве построены все успехи и процветание цивилизации. Едят друг друга без зазрения совести. И кто жив остался, тот и доволен. И с нашими не сладишь без кулака. А идея хочет смягчить, замедлить это развитие. Да сама машина – людоед».
Только идея проникновения в Осака для передачи сведений о современных событиях духовному таинственному владыке пришлась по душе Степану Степановичу. «Здорово сладил Евфимий Васильевич! Искусный ход! Не зря ходили сюда! Да как-то отсюда выберемся! Видно, где-то ждут нас…»
– Япония, конечно, откроется, – продолжал рассуждать Путятин. – Они тянут время из гордости, что не означает, будто у них такова система, как полагают многие. Они чувствуют, что грядут потрясения, каких страна еще не знала, и как бы произносят в уме: «Минет ли меня чаша сия…» А чаша ждет каждого из нас… Император их – человек. Мы-то, европейцы, знаем, что он не бог, а человек.
Утром, после подъема флага и молитвы, на фрегате подняли паруса. «Диана» пошла на север.
– Хороший город когда-нибудь построится, – говорил в это бодрое и свежее утро Александр Можайский.
Он и сам свеж и бодр. Он смотрел на это свежее утро Японии в ясный час, когда отдаленная синева уж затянула враждебные войска и лагеря на далеком берегу и только возделанные поля на мягких очертаниях холмов виднелись с ходко шедшего под всеми парусами фрегата.
В полдень Алексей Николаевич принял вахту. Какое-то палубное судно, свернув парус, шло на веслах наперерез «Диане». Человек в халате, взмахивая белым флагом, что-то кричал.
– Немного говорю по-русски! – крикнул он с лодки.
– Трап! – скомандовал Сибирцев.
Японец подошел, стоя на борту своего судна.
– Здравствуй! – сказал он по-русски лейтенанту. – Я был унесен морем Камчатка. Три года назад корабль «Князь Меншиков» привез нас в Симода.
– Перейдите на наше судно.
– Нельзя! Запрещается… Немного говорю.
Капитан и Посьет подошли к борту, японец сказал:
– Хочу известить. Порт Нагасаки английская эскадра. Чтобы японское правительство выдавало русских. Вас ищут. Их флот – четыре корабля: «Винчестер», пятьдесят пушек, еще пароходы «Барракуда», «Стикс», «Энкоунтер». Три парохода. Я – Камчатка! Василий Иванович Завойко. Япон не скажет, где русский.
– Перейдите к нам, пожалуйста! – побагровев, сказал капитан, перегибаясь через борт.
– Пожалуйста, пожалуйста! – низко поклонился дважды японец.
Его гребцы затабанили, и лодка сразу отошла.
– Прошу вас… – закричал в рупор капитан.
– Спасибо… Спасибо, – кланялся японец.
– И все-то они кланяются! – вырвалось у Сибирцева.
Теперь вся команда японского корабля стояла на коленях и кланялась «Диане» и Лесовскому.
– Господа, быть не может, что подобное предупреждение сделано нам японцем без ведома правительства! – запальчиво говорил потрясенный Гошкевич.
