Едва только зелёный дымок окутал деревья, а на непросохших ещё проталинах появились первые зелёные острия проклюнувшейся травы, как в незамерзающее Балтийское море Пётр вывел весь свой галерный флот.
С умилением смотрел он на белые крылья парусов, на равномерные взмахи вёсел и бесшумно скользящие по серой воде суда, размышлял о том, как расставить пушечные корабли, как подобрать мелкие судёнышки, чтобы уж навсегда покончить с владычеством Швеции на море.
Он сам шёл впереди своего флота, и хоть генерал-адмирал граф Апраксин подавал команды, но без слова Петра, без его указа и приказа не было сделано ни одного выстрела в этой морской войне.
Пятьдесят больших весельных ботов, шестьдесят хорошо оснащённых карбасов да больше девяноста крупных галер покрывали всю поверхность финских шхер и фьордов, маневрировали и оборачивались пушечными бортами к береговым укреплениям шведов.
Шестнадцать тысяч солдат следовали за своим адмиралом, и Пётр крепко надеялся на их слаженность и выучку.
Две недели ушло на то, чтобы подойти к Гельсингфорсу, одной из главных крепостей шведов в Финляндии.
Пётр велел солдатам высаживаться и брать город.
Он сам расположил пушки, сам позаботился о том, чтобы хватало припаса, чтобы ядра были хорошо начинены порохом и легко взрывались.
И нелегко было тому, кто подмочил порох или оставил пушки без запалов, — словно детища свои берёг и осматривал царь. И часто ему приходилось браться за свою знаменитую дубинку: как и во все времена, поставщики старались выгадать на любой мелочи: то на негодном сукне для обмундирования, то на сыром порохе, то на неровных, бракованных ядрах.
Однако крепость была взята почти без сопротивления. Пушки метали ядра так кучно, взрывы следовали один за другим в самом центре крепости, пожары и разрушения приводили шведских генералов в отчаяние.
Посовещавшись, генералы решили сдать город, а предварительно сжечь его. Армия ушла из крепости, пожары довершили дело, начатое бомбардировкой Петра.
Только один день потребовался русским, чтобы занять этот важный стратегический пункт.
На этом Пётр не остановился. Наведя порядок в городе, потушив пожары и даровав свободу оставшимся жителям, Пётр приказал следовать далее.
На пути лежал ещё один город — Або, тоже один из важнейших пунктов снабжения шведской армии и самой метрополии.
Крепость сдалась на милость победителя, едва лишь Пётр расставил свои пушки и начал методично обстреливать город...
Осталась впереди ещё армия шведского генерала Армфельда, но царь посчитал, что теперь с ней справится и один Апраксин, без его подсказки и без его присутствия.
Граф действительно справился: извещая царя о победе над генералом Армфельдом, Апраксин рассказывал, как удалось ему перехитрить шведского генерала, как смело действовали матросы и солдаты.
Пётр велел палить из пушек в Петербурге в знак этой большой победы.
Теперь Пётр мог торжествовать: вся Финляндия оказалась в руках русских, и с этой стороны царь уже мог не опасаться и нападения на любимый парадиз, и подвоза продовольствия для всё ещё сильной шведской армии.
Но едва закончились торжества по случаю победы над Армфельдом, как Пётр уже опять был в пути — не сиделось ему на одном месте, да и война всечасно требовала его указки и присутствия.
— Поберёг бы себя, государь, — ласково говорила Петру Екатерина, подавая ему через стол блюдо с густым говяжьим студнем, — простынешь, некому позаботиться о тебе в походе, я уж не та, да и тяжела опять, не могу сопроводить тебя в морской галере.
Пётр лишь смеялся.
— Я двужильный, эка вымахал, — хохотал он, взмахивая ложкой, которой отворачивал огромные куски студня, отправляя их в широко разинутый рот, — недоставало мне только сидеть сиднем у бабской юбки...
— Прежде ты так со мной не говаривал, — скромно потупив глаза, замечала Екатерина.
— Прежде ты была невенчанная, а теперь жёнка законная, могу тебе и кулак показать, и слово любое молвить...
Маленькие девочки, сидевшие за столом, веселились.
— Покажи, покажи, — закричала самая бойкая на язык, Елизавета, — какой у тебя кулак, батюшка!
Он молча поднял свой пудовый кулачище, потряс им перед всем столом.
— Потому и употребляю его только на мужских рожах, — пошутил Пётр.
— А ручки у тебя нежные, — возмутилась Елизавета.
— Ах ты, егоза-шалунья, — потянулся Пётр к дочери, чтобы потрепать её по светловолосой головёнке, но задел студень, и его скользкая масса потянулась за рукавом.
Екатерина вскочила со своего места, подскочила к мужу и тут же обтёрла рукав салфеткой.
Тёмное пятно осталось на красно-зелёной ткани мундира.
Пётр даже не обратил внимания на свою оплошность — пятно и пятно, так с пятном и поехал на верфь, в адмиралтейство, где уже готовились спускать на воду новый большой корабль.
И сколько ни приставала к нему Екатерина, чтобы сменил кафтан, надел другой, без пятна, не послушался её царь.
— Кому надо оно, тот пусть разглядывает, — смеялся он, — а мне всё равно. Главное, такой кораблище спускаем, заготовили бутылки шампанского, чтобы разбить о борт, пусть летает, как ласточка белокрылая, по морям и океанам. Вот это моё, вот это моя печаль и моя радость.
Из-за стола на этот раз поднялись скоро: Петру не терпелось увидеть у причалов, на воде, одетые рёбра нового судна, его просмолённые борта, сверкающие медью, начищенные якоря.
Он умчался раньше. Царская семья только-только начинала садиться в кареты, а он уже был в доке, где стоял среди стружек, на масленых полозьях, новый большой корабль.
Пётр ещё раз оглядел своё детище — сколько же труда вложено в него, сколько же радости и печали доставило оно одним своим присутствием!
Словно муравейник кипел у подножия вознёсшегося на высоту судна!
Корабелы, плотники, парусники — все смотрели на него, на этот крутобокий, с резкими обводами бортов корабль, с черневшими у клюзов
[24] якорями, подобранными парусами, уже готовыми развернуться при лихом ветре.
Пётр стоял на палубе, оглядывая сверху всю эту кипящую толпу, готовую взорваться русским «ура» или введённым Петром заграничным словечком «виват».
Пётр махнул рукой, и по его знаку словно бы замерла вся эта разноцветная толпа.
Стало тихо и торжественно.
Пётр ещё раз оглядел сборище самых важных и почётных вельмож и знатных людей государства, оглядел и работный люд, так и замерший кто с топором на плече, готовясь выбить клинья из-под киля корабля, кто с верёвками и плетёными циновками, приготавливаясь устилать путь корабля, если не пойдёт в воду, кто и просто так стоящий, закончивший свой труд на отделке...
