— На востоке женщина готовится к любви и браку с первого дня своей жизни, — грустно сказала Мария, — она знает, как содержать своё тело, когда надушиться розой, когда мятой. А я была на ассамблее, так чуть не задохнулась: рядом девицы вроде бы знатные, а пахнет от них, как в конюшне. И если случайно задерётся подол — там исподница такая засаленная, что любая коровница чище в коровник надевает...
Пётр слушал с любопытством и изумлением: когда, как успела она подметить все эти тонкости, если он сам ничего этого не замечал?
— А ног, — расходилась Мария, — под длинными юбками не видно, вот и надевают растоптанные башмаки...
— А ты? — внезапно спросил Пётр.
Тут Мария и вовсе забылась — вытянула ногу, подняла до колен широкую пышную юбку, и Пётр увидел её крохотную ножку в золотой туфельке и чудесном шёлковом чулке — никогда не видел он таких ног у своих нимф.
Он не выдержал, схватил её за эту изумительную ножку, поцеловал, а потом стал забираться всё выше и выше — и вот уже губы его достигли ложбинки между её нежными округлыми грудями.
На этот раз их соитие было долгим и нежным, и поцелуи Марии доставляли Петру несказанное наслаждение...
«Умна, нежна, прекрасна, — думал Пётр, лёжа в её широкой атласной постели, — такую бы мне вот жену да смолоду...»
Но вспомнил дебелую, раздавшуюся Екатерину, её пышную грудь, на которой он засыпал, как на пуховой подушке, и со вздохом сказал себе:
«Нет, не солдатская это жёнка, а царёва супруга, а мне от моей Катерины отказываться не след: сколько ходила со мной в походы, сколько делила и кровь, и пот, и труды, настоящая она жёнка солдатская, а я солдат».
И опять пожалел, что не встретилась ему смолоду такая вот красавица да с такой удивительной родословной.
«Порода чувствуется, — опять вздохнул он, — а Катерина самого подлого происхождения, да прошла со мной полжизни».
И сразу почувствовал себя виноватым перед Екатериной — теперь, когда она постарела, он утратил уже интерес к ней как к женщине, но дорожил её вниманием и заботой.
Да и привычка сказывалась: без неё не мыслил себе и дня...
— Значит, так, — остановился он перед погруженными в перипетии шахматной партии Толстым и Кантемиром, — указ об исподницах женских я сам издам, а про игры и цветы спросите у Марии, да пусть не ленится, а к следующей же ассамблее подготовит всё...
Толстой так и разинул рот от изумления, а Кантемир как будто только сейчас понял, что дочь его стала царской наложницей.
Лицо его было сумрачно: он любил свою старшую и мечтал выдать её замуж, а теперь, коли царь на ней свой глаз остановил, и выдать нельзя, и мучайся, что дочка стала полюбовницей.
Пусть царя, самого главного в государстве человека, но всё равно отдалась без венца, без законного брака...
И Пётр ясно прочитал на лице Кантемира эти его тайные мысли и тихо сказал ему:
— Не суди, князь, так уж случилось.
А Мария как будто и не подозревала о тайных мыслях отца — она была счастлива тем, что Пётр опять обратил на неё внимание, что он был нежен и осторожен с ней, что и она заняла пусть ещё не прочное, но хоть какое-то положение в его душе.
И она с громадным наслаждением отдалась устройству цветочной почты на ассамблеях.
Приказала выпилить несколько больших гладких досок — коротких и толстых, усадила всех братьев за разрисовку их и написание текста значений цветов, и скоро на столе у неё появились эти разукрашенные доски с текстом, написанным крупными рисованными буквами.
Все значения всех цветов, которые она только знала.
Но надо было позаботиться и о разносчиках цветочной почты, и она привлекла нескольких придворных с помощью Толстого.
Екатерина с ухмылкой относилась к хлопотам Марии — узнавала всё через своих многочисленных шпионов, но опять ничего не говорила, а ждала удобного момента.
Петру было не до игр на ассамблеях, он снова занят был шведами.
Как он радовался, что Карл XII погиб — в случайной перестрелке при осаде Фридрихсгаля в Норвегии!
Его главный враг пропал, умер, теперь уже никто не сможет противостоять натиску русских войск.
Но оказалось, что вступившая на престол Швеции Элеонора-Ульрика сделала всё, чтобы мирные переговоры с Россией всё затягивались и затягивались.
Лишь силой можно было принудить Швецию к миру, и летом девятнадцатого года Пётр отправил к шведским берегам адмирала Апраксина с сильным и хорошо вооружённым флотом.
Русские уже овладели к этому времени самыми совершенными приёмами как морского боя, так и высадки десантов.
У местечка Грин высадились русские солдаты, сожгли дотла два больших города, 135 шведских и норвежских деревень, разрушили несколько железоделательных заводов.
А уж само сделанное железо, провиант шведской армии и корма для лошадей сбросил Апраксин в море — шведы остались без провианта, без боеприпасов.
И всё-таки шведы упорно держались своей тактики — затягивали и затягивали мирные переговоры.
Тогда адмирал Апраксин со всей своей армадой высадился совсем недалеко от Стокгольма, в каких-нибудь семи милях от столицы, и железной рукой прошёлся по всем её окрестностям.
Но и это не дало результатов.
Шведы упорно не хотели идти на мир.
Элеонора-Ульрика отказалась от трона, убежала в Рим, чтобы принять христианство, и отдала своему мужу — Фридриху — шведский престол.
И вновь послал свои корабли Пётр к шведским берегам — теперь это уже была эскадра под водительством князя Голицына.
Голицын продолжил дело Апраксина, и в Петербург были торжественно приведены четыре огромных шведских фрегата с множеством пленных.
И это не убедило шведов в том, что с северной соседкой надо дружить.
Генерал Ласси в третий раз отправился в поход на шведские берега — три города были сожжены дотла, больше пятисот деревень разорено, и огромное количество военной добычи поступило в казну Российского государства.
Только после этого опустошительного набега согласились шведы на мирные переговоры.
Пока Пётр занимался военными делами, учреждённые им ассамблеи вошли в полную силу.
Первое же появление больших разукрашенных досок с текстом значений цветов, живые цветы, принесённые в громадных корзинах, и ливрейные придворные, одетые в изобретённую Марией форму, разъяснили молодёжи суть новой игры.
Сначала игра шла вяло, и Мария очень боялась, что ничего у неё не получится, что вся эта смехотворная затея провалится и не вызовет у царя ничего, кроме насмешливой улыбки, но когда она увидела, что и сама Екатерина втянулась в цветочную почту, заставляя перечитывать написанные на досках значения цветов, посылая кое-кому цветочные записки, она поверила в то, что игра привьётся, что на ассамблеях станет веселее.
